– Мы обещали моему отцу, что позавтракаем с ним перед отъездом, – говорит Пенни.

Я прочищаю горло.

– Конечно, идите. Мне все равно уже пора на тренировку.

– Появятся новости насчет драфта – сразу пиши, – просит Купер, едва заметно улыбаясь.

У футболистов сейчас период отдыха, и поэтому мой брат, располагающий огромным количеством свободного времени, переключил внимание со своих спортивных успехов на мои – а именно на драфт Главной лиги бейсбола, который должен пройти в июле. Я же стараюсь не слишком много о нем думать, потому что в противном случае чувствую себя так, будто мой желудок завязывается в узел.

– Отец говорил тебе о «Марлинс»? Поедешь в Майами – вот будет круто!

Я выдавливаю ответную улыбку. Я не нашел в себе сил признаться брату – да и кому-либо еще, – что жду неумолимо приближающегося драфта с содроганием, словно неизбежно надвигающуюся бурю. Это до ужаса смешно, ведь я прирожденный бейсболист. В надежде, что однажды сын станет его преемником, мой отец позаботился о том, чтобы я влюбился в этот спорт с того самого дня, как впервые взял в руки биту. Бейсбол всегда был для меня самым важным в жизни, и июльские отборочные должны стать моим билетом в светлое будущее.

Вот только в последнее время какая-то часть меня (судя по всему, все же недостаточно крошечная для того, чтобы я мог ее игнорировать) начала задаваться вопросом: а то ли это будущее, которого я хочу?

Отклонив приглашение поучаствовать в драфте после окончания школы в прошлом году и поступив вместо этого в МакКи, я автоматически лишил себя права проходить отборочные испытания до тех пор, пока мне не исполнится двадцать один год. Так действуют многие бейсболисты: идут в университет, чтобы получить время на размышления о будущем и отточить мастерство. Если данные, которые мне чуть ли не каждый день присылает Ричард, верны, то у меня есть все шансы попасть в весьма неплохую команду: или в «Марлинс», или в «Рейнджерс». Вроде был разговор даже о том, что мне подумывают предложить контракт «Цинциннати Редс»: хотят, чтобы в команде снова был Миллер.

Отец был бы рад этому. Стоит мне закрыть глаза и сосредоточиться, я слышу, с какой страстью он говорил о бейсболе: о его красоте, его истории, его невероятной гармонии, благодаря которой этот вид спорта стал неотъемлемой частью американской культуры. Папа был очень терпелив: всегда выжидал мяч с холодной уверенностью, готовый ударить в любую секунду. Рекорд хоум-рана, который он поставил, играя в Национальной лиге, остается не побитым до сих пор.

Многие ждут, что я смогу это сделать.

Представьте, как было бы красиво: спустя десять лет после трагической – и такой несвоевременной – гибели одного из лучших бейсболистов всех времен место в команде занимает его сын. До смерти Турмана Мансона в авиакатастрофе гибель моего отца считалась самым знаковым несчастьем в мире бейсбола. Вчера «Спортсмен», старейший спортивный журнал в стране, запросил у меня интервью, но я еще не решил, какой дам ответ.

Как бы сильно мне ни нравился бейсбол, какой бы воодушевляющий азарт я ни испытывал, летя по полю наперегонки с мячом и наконец касаясь ногой базы, эти чувства принадлежат не только мне. А если я стану играть в Главной лиге, от сравнений и вовсе не будет покоя. Я навсегда останусь для всех лишь сыном великого Джейка Миллера.

Мне не хотелось бы идти наперекор воле отца, ведь он желал для меня такого будущего больше всего на свете. Он погиб ужасной, совершенно несправедливой смертью, вместе со своей женой. Он пытался заслонить ее рукой – как будто это могло помочь. Сейчас на моей форме красуется фамилия Каллахан, но, если бейсбол станет моей профессией, от меня будут ожидать