– Один бокальчик можно, – встревает отец, протягивая Аполлонову домашнее вино.

Я чуть было не закатываю глаза от его уверенного тона: этот вольный художник и за рулем-то никогда не сидел. Он почему-то всегда уверен, что «от бокала ничего не будет», только вот ему уже лет тридцать никто не верит.

– Спасибо, но я откажусь. – Андрей непреклонен, и это определенно очко в его пользу. В семье Ивановых уважают людей, которые могут за себя постоять.

– А чёй-то мы не слыхали про паренька-то твоего? – заводит песню дедушка.

– Ух, какие у вас кудри, нашей породе такие не помешают. – Ну разумеется, ба, я в тебе не сомневалась.

Пружину рвет, когда я слышу, как дедушка с дядей обсуждают, что возьмут Аполлонова с собой на рыбалку в следующий четверг. Я представляю его в высоких резиновых забродах, и это становится последней каплей.

– Андрей Григорьевич не мой парень! – не рассчитав гневных интонаций, говорю я так громко, что снова оказываюсь в центре внимания. – Он мой преподаватель. Я повредила ногу, и… – А дальше бормочу уже тихо-тихо, растеряв всю смелость: – Он помог. В травмпункт там… ну и…

– Яблочко от яблони…

– По стопам твоим пошла…

Бабуля с дедулей вступают в бурный диалог, остальные вроде бы возвращаются к своим делам и наливке, а я вздрагиваю и заливаюсь краской, когда слышу голос Андрея Григорьевича совсем рядом:

– О чем они? Ваш дедушка сказал, что вы пошли по стопам…

Тетя Таня смотрит на нас с таким выражением лица, будто проводит сложную дедуктивную работу по вычислению формата отношений. Ставлю свой новый набор пастели, что она уже вовсю строчит под столом сообщения Роксане, которая ей все равно не ответит, потому что протрезвеет только в понедельник. Но вот будущая неделя, когда эти двое объединят свои усилия, уже наводит на меня ужас.

– По стопам родителей, да. – Я стараюсь сохранять спокойствие, хоть это и нелегко.

Тетя сидит, уткнувшись в телефон, и кусает ногти – так заинтригована, а мои нервные клетки погибают одна за другой. Ну точно с ней на связи семейный астролог.

– Мои родители – члены Союза художников России. – Хоть по ним иногда и не скажешь. – Ну вы знаете, наверное, выставка… – Соберись уже. – В общем, они выставляются, помните, может, ну… в июне вроде было…

– Я помню. Конечно, я знаю ваших родителей, – терпеливо произносит Аполлонов, намекая сдвинуться с мертвой точки и рассказать уже в чем дело.

– Так вот. Они познакомились в университете, папа был маминым преподавателем.

Я чувствую, что заливаюсь краской по второму кругу. Мне становится неудобно рассказывать такие подробности о своих родителях, потому что звучит это так, будто я провожу параллель. Но нет! Еще и тетя Таня пристально пялится на нас, пока слушает голосовые от кого-то (интересно, от кого же?). Даже дедушка уже недобро щурит глаза. Кажется, еще две стопки, и он начнет серьезный «мужской» разговор. С женихом. О его намерениях.

– У нас ничего не было, пока я не доучилась, – встревает мама, которая давно подслушивает наш разговор. – Целый год твой отец просто провожал меня до дома и дарил розы.

– Це-е-елый год, – нараспев повторяет папа. – Не совершайте моих ошибок.

Что?

Папа подмигивает не то мне, не то Аполлонову, а затем смеется, позабыв о приличиях. Странные они у меня. Художники, которые любят обсуждать технику нанесения густых слоев краски на картинах Рембрандта или особенности архитектуры романского стиля, запивая все это выкопанной из дедулиного сада вишневой наливкой. И все же я люблю свою семью. Такой, какая она есть. Но ее не обязан любить мой преподаватель и наставник. Интересно, он может считаться моим наставником?