Мне страшно представить, как после всех событий бурного вечера смотреть Андрею Григорьевичу в глаза. Но он будто и не против быть здесь – улыбается, вежливо отвечает всем и уминает за обе щеки бабушкину стряпню. Да, у меня очень настойчивые родственники, но ведь никто не держит его тут в заложниках. Если все было бы плохо, он бы ушел, да?

Нужно оставаться взрослым человеком и не накручивать себя, кто и что подумает.

В очередной раз украдкой посмотрев в его сторону, я вдруг натыкаюсь на пристальный взгляд. Аполлонов смотрит на меня с интересом, как на сложный чертеж, и от этого пробирает до костей. Не то чтобы от его взгляда неуютно. Скорее я просто не знаю, как это расценивать.

К счастью, Андрею Григорьевичу звонят, и он опускает глаза на телефон.

– Я отойду на минуту, – говорит он негромко, чтобы услышала только я.

Но отвлекаются почему-то все. Бросаются его провожать, подсказывают, куда пойти, чтобы никто не мешал, и тут же уточняют, не случилось ли чего. А я наблюдаю за ним с удивлением. Почему веселый и такой дружелюбный Андрей Григорьевич в одну секунду помрачнел?

Андрея Григорьевича нет уже двенадцать минут. Я догадываюсь, что разговор ему предстоял какой-то неприятный, судя по тому, как посуровело его лицо и он ушел на задний двор, чтобы не привлекать лишнего внимания. Но это было двенадцать, а нет, уже тринадцать минут назад, в течение которых я испытываю на себе всю силу любви моей родни.

Тетя Таня вовсю рассказывает маме и бабушке про какой-то старый расклад Оксаны, которая ясно видела еще тогда по картам, что сойдутся две бумажные души и разгорится костер (что-то я такого не помню, но ладно). Папа рассказывает дяде о том, какой Аполлонов ВЕЛИКИЙ архитектор, а мой дядя, не имеющий ничего общего с искусством, возмущается в ответ, что в гробу видал всех этих великих и лучше бы они все на стройку шли. Ба без конца причитает про золотистые кудри, которых не было в нашем роду со времен прапра… Это какое-то безумие! Тут карты, там стройка, еще и кудри… И главное, меня выдают замуж. Опять! Мир сошел с ума, и все видят то, чего нет.

Я и Аполлонов – коллеги. В будущем. На этом все. Ведь все же?

– А Анька-то от него красне-е-ет, – напевает теть Таня и подмигивает мне, но я так устала оправдываться, что просто вымученно ей улыбаюсь.

Ладно, сдаюсь, я краснею. Готовьте платье, фату и ведите жениться. И плевать, что при «женихе» я спокойно говорить не могу, потому что страшно боюсь показаться дурой.

– Я быстро, – бросаю всем, а тетя Таня мне артистично подмигивает, мол, я тебя услышала, воркуйте, голубки, я прикрою.

Вот только быстро с моей подбитой ногой не выходит. Вырвавшись на волю, я хромаю вдоль дорожки, ведущей за дом к понтону, и останавливаюсь за углом, завидев знакомый силуэт на скамейке у воды.

Не знаю, что цепляет меня больше – пустой взгляд Аполлонова, замерший на водной ряби, или сигарета, зажатая между его пальцев, из-за которой идеальный образ дает трещину. Я никогда не видела его таким угрюмым. И никогда не видела, чтобы он курил. Почему-то в моей голове Аполлонов ведет здоровый образ жизни, не курит и не пьет. Еще до обеда успевает спроектировать с широченной улыбкой дом, потому что счастливому человеку никакие трудности нипочем, к вечеру покорить целый мир, а между этим успеть сто дел: сходить в тренажерный зал, покататься на каяках и сыграть с друзьями в монополию, попивая апельсиновый фреш.

Для меня он образец, а его жизнь – яркий пример того, как бы я хотела жить в будущем, где буду работать до полуночи, приезжать в красивую, идеально чистую квартиру, есть заказанный в ресторане овощной салат и ложиться спать, чтобы утром вставать бодрой и отправляться на пробежку по идеальному району где-то у реки. И все это со счастливой улыбкой человека, которому в жизни все удалось.