– О-очень краси-ивое, – тяну, едва не всхлипывая, я.

«Господи, как больно!»

– Почти приехали, терпите. Его так и не построили, хотя все было готово.

– Капец! – все-таки хныкаю.

– Согласен. – Аполлонов мастерски делает вид, будто мы ведем обычный диалог. – Один богатый человек заказал эту штуку в подарок для жены.

– Это что, жилой дом?

Я хочу снять туфли. Из-за каблуков упор приходится как раз на пальцы. Хочу, но боюсь, что станет еще хуже, если притронусь к ноге.

– Нет, это что-то вроде культурного пространства. В общем, он заказал, а потом погиб.

– Как грустно, блин! – И я это не о смерти потенциального владельца какого-то там пространства.

– Так вот, он умер, а жену этот проект не интересовал, и его бессрочно заморозили. Вы обратили внимание на остекление? Мы использовали…

– Потрясающее! Остекление!

Я стараюсь быть тише, но уже нет никаких сил. А машина тем временем останавливается, и Андрей Григорьевич поворачивает ко мне голову.

– Приехали. Сидите смирно, – приказывает он и выходит из машины, чтобы открыть дверь и ловко вызволить мое несчастное тело на волю.

Я жмурюсь, будто так мне будет не страшно, и изо всех сил хватаюсь за его плечи, а он, подхватив меня, так легко несет на руках, будто я ничего не вешу.

– Спасибо, – шепчу я. Мне жутко неловко от всей ситуации.

– Пока не за что, – говорит он и спиной открывает дверь травмпункта. Идет к регистратуре под взгляды сидящих в очереди. – Нам бы снимок или что там положено. Она ударилась.

– А что вы таскаете ее? – возмущается злая женщина в белом халате и с голубыми тенями до тонких, как нитка, бровей. – У нее ног, что ли, нет?

И меня тут тоже будто нет.

– Ей ногу повредили.

– Ну вторая-то на месте.

– Думаю, это не ваше дело, – сдержанно произносит Аполлонов, а я стараюсь до мелочей запомнить момент, чтобы потом, когда стану знаменитой, запечатлеть для потомков самую яркую сцену книги «Аннабель-Ли и сто неловких ситуаций». Всенепременно.

– Садитесь, – женщина в приемной упрямо кивает на кушетку, где уже сидит какой-то пьянчуга с… фу, с металлическим штырем в руке! – Сейчас врач подойдет.

Пьянчуга со штырем и синяком под глазом приветливо улыбается и смущенно пожимает плечами, мол, ну вот так я развлекаюсь утром рабочего дня. Андрей Григорьевич смотрит на свободное место, но не двигается.

– Я… я могу сесть, – бормочу. – Или встать.

– Потерплю, – уверенно отвечает Андрей, и на секунду наши взгляды встречаются.

Мы молча ведем диалог о том, что ситуация из ряда вон выходящая и нам обоим крайне неловко, но завтра мы обязательно постараемся обо всем забыть.

– Давайте обезболивающий укол вашей страдалице поставим, а то ж изноется, – ворчит все та же противная тетка, когда к нам выходит медсестра со шприцем и кивает на дверь.

– Чего ждем? Заносите! – еще более мерзкая медсестра неприятно тянет слова и вообще не церемонится. – За ширму давайте ее. Что, вот прям так больно?

Аполлонов, слава богам, ретируется без дополнительных инструкций обратно в коридор, ему это видеть, конечно же, не стоит. Но, оставшись одна, без поддержки, я еще больше пугаюсь, будто мне снова восемь и меня собираются исколоть иголками.

– Штаны и белье спускаем, – горланит медсестра так громко, что все километрах в пяти слышат это, ну супер! Приветики, Андрей Григорьевич!

После мне наконец ставят укол внутримышечно и просят одновременно держать ватку, одеваться и выходить из-за ширмы.

– И обувь снимите!

Я, только застегнув штаны, начинаю волочиться к выходу, как тотчас появляется Андрей Григорьевич и пытается снова придержать меня за талию, но я старательно этого избегаю. Ногу мгновенно сводит от обезбола, и как будто сразу становится легче, а я могу более-менее ясно соображать.