В комнату вошла женщина средних лет, с добрым, но встревоженным лицом. Она улыбнулась ему.

– Глебушка, ты проснулся? Завтрак на столе.

Глебушка? Он посмотрел на нее с недоумением. Кто эта женщина? Почему она так его называет?

– Простите, – сказал он, его голос звучал хрипло и неуверенно. – А вы кто?

Женщина замерла, улыбка сползла с ее лица.

– Глеб, ты что? Это же я, мама. Ты меня не узнаешь?

Мама? У него есть мама? Он попытался вспомнить, но в голове была абсолютная пустота. Он помнил свое имя – Глеб Якушев. Он помнил, как выглядят деревья, как пахнет дождь, как играть в баскетбол. Но он не помнил эту женщину. Он не помнил эту комнату. Он не помнил свою жизнь.

Вслед за женщиной в комнату вошел мужчина, высокий, с сединой на висках. Он тоже смотрел на Глеба с тревогой.

– Сынок, что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?

Сынок? Это, должно быть, его отец. Но он его тоже не помнил.

Паника нарастала. Он вскочил с кровати, отступая от этих незнакомых, но почему-то очень встревоженных им людей.

– Я… я не знаю, кто вы, – прошептал он. – Я не помню… ничего.

То, что было дальше, Глеб помнил смутно, как в тумане. Слезы матери, растерянность отца, вызов «скорой помощи», люди в белых халатах, какие-то уколы, дорога в машине с мигалкой. Он отвечал на их вопросы механически, как автомат. Да, его зовут Глеб Якушев. Да, ему семнадцать лет. Нет, он не помнит, где он учится, кто его друзья, что он делал вчера. Память, как чистый лист бумаги, на котором сохранилось лишь его имя и несколько общих, не связанных с его личной жизнью фактов.

Его увезли в областную больницу, в неврологическое отделение. Врачи разводили руками, ставили предварительный диагноз: «острая диссоциативная амнезия», но не могли объяснить ее причину. Ни травм, ни инфекций, ни признаков употребления наркотиков. Просто… пустота.

А когда машина «скорой помощи» отъехала от его дома, на кирпичной стене, рядом с окном его комнаты, на мгновение проступил, а потом снова почти растворился в утреннем свете едва заметный, искаженный силуэт юноши. Он был нацарапан тонкими, почти невидимыми линиями, словно тень, оставленная на стене чьим-то мимолетным присутствием. Силуэт был неправильным, с чуть вытянутыми конечностями и головой, склоненной под неестественным углом. И если бы кто-то очень внимательный присмотрелся, он бы, возможно, узнал в этом искаженном отражении Глеба Якушева. Или то, что от него осталось. Эхо пустоты, запечатленное на стене дома, который он больше не помнил.

Часть II: Нарастающий хаос

1.

Новость о том, что Глеб Якушев, один из самых популярных и «нормальных» парней в школе, внезапно потерял память и оказался в областной больнице, обрушилась на Зареченскую среднюю школу №3 как внезапный ледяной ливень посреди ясного дня. Сначала это были просто слухи, перешептывания в коридорах, обрывки фраз, подслушанные у учителей. Потом, когда на следующий день Глеб не появился на уроках, а классная руководительница, бледная и растерянная, неловко сообщила, что «Глеб заболел и пока не будет ходить в школу», слухи обрели зловещую конкретику.

«Он ничего не помнит!», «Говорят, он даже родителей не узнал!», «Амнезия, как в кино!», «Может, его кто-то ударил по голове? Или он наркотиков обкурился?». Версии множились, одна фантастичнее другой. Школа гудела, как растревоженный улей. Учителя пытались сохранять спокойствие, призывали «не распространять сплетни» и «уважать частную жизнь семьи Якушевых», но это лишь подливало масла в огонь.

Официальный диагноз, который вскоре просочился в школьные стены – «острая диссоциативная амнезия» – звучал для большинства как китайская грамота, но добавлял происходящему еще больше таинственности и жути. Это было не просто «заболел». Это было что-то из ряда вон выходящее, что-то, что не укладывалось в привычную картину мира.