В этот момент что-то внутри него оборвалось. Не злость, не обида, а какое-то холодное, пустое отчаяние. Он молча поднял с пола один из листов – тот самый, с безликой, извивающейся фигурой. Посмотрел на него, потом на мать. И в его глазах, обычно таких отстраненных, на мгновение мелькнуло что-то такое, отчего Людмила невольно отшатнулась. Что-то темное и очень древнее.

Потом он так же молча развернулся и ушел в свою комнату, оставив ее одну посреди кухни, с разбросанными рисунками и ее собственным, душащим ее страхом.

5.

На следующий день после обеда Глеб Якушев шел на тренировку по баскетболу, привычно насвистывая какую-то популярную мелодию. Настроение было отличным: контрольную по физике он написал на «отлично», а тренер обещал поставить его в стартовый состав на предстоящей игре. Он свернул на улицу Мира, где находилась его любимая кофейня «Арабика», в которой делали, по его мнению, лучший в Зареченске молочный коктейль. Он планировал заскочить туда на пару минут, побаловать себя перед нагрузками.

И тут он остановился, как вкопанный. Что-то было не так.

Кофейня была на своем месте, двухэтажное здание с большими окнами, из которых пахло кофе и свежей выпечкой. Но вывеска… Вывеска была другой.

Вместо привычной, элегантной надписи «Арабика», выполненной витиеватым золотым шрифтом на темно-коричневом фоне, теперь красовалось что-то странное. Буквы были теми же – А-Р-А-Б-И-К-А – но они были какими-то… кривыми. Словно их писал ребенок, только что научившийся держать карандаш. Некоторые буквы были больше других, некоторые наклонены под неестественным углом, а точка над «И» напоминала скорее кляксу. И цвет… Вместо благородного золотого буквы были какого-то тускло-желтого, болезненного оттенка, а фон – не темно-коричневым, а грязно-бурым, как застарелое пятно крови.

Глеб потер глаза. Может, солнце слепит? Или он просто не выспался? Он снова посмотрел на вывеску. Нет, ничего не изменилось. Она была уродливой, неправильной, вызывающей какое-то необъяснимое чувство тревоги, словно предупреждение об опасности.

– Эй, Макс! – окликнул он своего друга, Максима Соколова, который как раз выходил из дверей кофейни, держа в руках стаканчик с дымящимся напитком. – Ты давно здесь?

– Привет, Глеб, – Макс улыбнулся. – Да вот, заскочил за капучино. А что?

– Скажи, – Глеб кивнул на вывеску, – они что, ремонт тут затеяли? Или ребрендинг какой-то дурацкий? Вывеска… она какая-то странная.

Макс удивленно посмотрел сначала на Глеба, потом на вывеску, потом снова на Глеба.

– Вывеска? – он пожал плечами. – Да вроде та же, что и всегда. «Арабика». А что с ней не так?

Глеб растерянно моргнул.

– Как та же? Ты что, не видишь? Буквы кривые, цвет… все другое!

Макс снова посмотрел на вывеску, на этот раз более внимательно. Потом покачал головой.

– Глеб, ты чего? Нормальная вывеска. Золотые буквы, коричневый фон. Как всегда. Может, тебе на солнце напекло?

Он с сочувствием посмотрел на друга. Глеб почувствовал, как у него холодеют руки. Он снова посмотрел на вывеску. Уродливые, кривые буквы, болезненный цвет. Он отчетливо это видел. Но Макс… Макс этого не видел.

– Да нет, все в порядке, – пробормотал Глеб, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Наверное, показалось. Ладно, я побежал, а то на тренировку опоздаю.

Он быстро попрощался и почти бегом бросился прочь, не оглядываясь. Но образ этой неправильной вывески стоял у него перед глазами. И еще более пугающим было то, что он, похоже, был единственным, кто ее видел. Что это? Галлюцинация? Или что-то другое, что-то, чему он не мог найти объяснения, но что заставляло его сердце колотиться от необъяснимого, первобытного страха. Молочный коктейль был забыт. Аппетит пропал. Осталась только тревога, холодная и липкая, как паутина в темном углу.