– Все, ребята, – говорит мама. – Пойдемте отсюда, оставим невесту с девушками. Пойдемте, пойдемте. Вас ждут нуазæнтæ[16].

Жених и товарищи покидают комнату. Цветные платья окружают Илону.

– Покажи, покажи!

– Ничего себе!

– Бриллиантов карата на два!

– Эй, я еще не видела!

Когда шум вокруг кольца стихает, все переключаются на новое платье.

– В нем я буду вначале, – объясняет Илона. – Но поеду я, конечно, в разгæмттæ[17].

Мама зовет меня на кухню.

– Отнеси в комнату мужчин. – Она вручает мне тарелки с пахлавой и наполеоном.

Прежде чем выйти, замечаю на столе три пустых бокала рядом с откупоренной бутылкой Brentino – в каждом банкнота в пять тысяч рублей.

– Нехило они заплатили, – говорю я. – За дешевое-то итальянское винище.

– Эх, Зарина, – качает головой мама. – Не говори лишнего. Неси тарелки, и все.

За столом восемь мужчин. За старшего – мой отец. Осторожно расставляю тарелки. Уже на выходе слышу, как кто-то говорит Бусику:

– Так, ты в таможне работаешь?.. Что надо, чтобы машину из Грузии пригнать?

У Илоны застаю девичье общество за разговором о свадебной музыке.

– Слыхали? – говорит розовое платье. – У жениха будет петь Сухраб Будайчиты.

– Ой, я его не люблю, – стонет зеленое. – Слишком слащавый.

– Слащавый не слащавый, но знаешь, сколько он берет за одно выступление?

– Сколько?

– Около ста. Дороже его только Хадикова и Дзуцев.

– Хадикова столько за одну песню берет.

– Да ну, серьезно?

– А кто будет петь у вас?

– Ох! – отмахивается Илона.

– Ну, кто? Лагкуев?

– Нет.

– Габуева?

– Нет.

– Илурова?

– Нет.

– Ну, кто? Ну, скажи.

Илона сдается:

– Игорь Фидаров.

Становится очень тихо. Потом кто-то говорит:

– Ну и что такого? Он не так уж плох.

– Эй, а вы слышали про девушку, которая разделась на улице? – вдруг говорит бирюзовое платье.

– Это ужас! – отзывается розовое. – Надо же такой дурой быть!

– Говорят, она это на спор.

– И на что поспорила?

– На однокомнатную квартиру.

– Разве стоит однокомнатная квартира того, чтобы на тебя пальцем показывали? Теперь ей все равно придется уехать отсюда. Житья не дадут.

– Самое ужасное, – печалится четырнадцатилетняя кузина, – что и на ней кто-нибудь женится.

– Да нет. Осетин не женится.

– Женится-женится. И не на таких нынешние парни женятся.

Я разворачиваю конфету. Зеленое платье оборачивается на шорох фольги.

– Ты что! Ее нельзя есть сегодня!

– Почему?

– Ее нужно положить под подушку, – объясняет коралловое платье. – Тогда во сне ты увидишь суженого.

– Отлично, – говорю я и забрасываю конфету в рот. – Мне и без этого кошмаров хватает.

– Эх, Зарина, – вздыхает Илона.

Выходим от Арлеты и Феликса в половине первого ночи.

– Ты пил? – спрашивает мама.

– Компот, – отвечает отец. – А эти молодые хорошо накатили, хоть и за рулем.

– Безответственно. Заря, садись спереди.

Я берусь за ручку дверцы и тут же отпускаю ее.

– Вот так, – усмехается отец. – Уже забыла, с какой стороны у меня руль.

Смущенно обхожу машину и сажусь на пассажирское кресло слева. В дороге отец вдруг произносит:

– Не нравится мне это.

– Что именно? – спрашивает мама.

– Бусик этот. Не хочу наговаривать. Может быть, он сам и хороший человек. Но вот один из его друзей весь вечер делал вид, будто не знаком со мной.

– Ты мог обознаться.

– Что бы там ни говорили, мы иногда запоминаем пациентов в лицо. Особенно если они приходят не раз.

У друзей родителей Стеллы была однокомнатная квартира на «Баррикадной», и они сдали нам ее по щадящей цене. Их больше волновало, что в квартире «не будет бардака», чем сколько они заработают.

Стелла готовилась к вступительным экзаменам в аспирантуру, а я искала работу.

Я откликалась на пятьдесят вакансий в день и ходила на два собеседования в неделю. Каждый раз, когда я отвечала по телефону на очередное родительское «Ну как успехи?», уверенности, что я что-то найду, становилось все меньше. Хуже всего было, когда мама говорила: