Мамин ученик-немец – парень двадцати пяти лет по имени Эрнст. Средний рост, узковатые карие глаза, нос с горбинкой, тонкие губы, светло-русые волосы. Сойдет хоть за русского, хоть за чеченца.

Кажется, они с мамой далеко продвинулись. Их урок похож на простую беседу. Иногда мама делает ему замечания или подсказывает слово.

Когда я прохожу мимо них, она окликает меня по-немецки:

– Зарина, не посидишь с нами немного?

Я с неохотой плюхаюсь в кресло.

– Что читаете? – спрашивает Эрнст, кивая на книгу у меня в руках.

– Сильвия Плат, «Под стеклянным колпаком», – говорю я. – Читали?

– Нет. Даже не слышал. Интересная книга?

– Очень. Главная героиня – американка с австрийскими корнями. Она мечтает выучить немецкий и съездить в Австрию или Германию.

В маминых глазах – красные светофоры.

– Что смешного в стремлении человека к корням? – говорит Эрнст. – Мне это кажется естественным. Хотя современным осетинам, наверно, не понять.

– Почему же? – отвечаю я. – Нет ничего смешного в стремлении к корням, если эти корни зарыты под Бранденбургскими воротами.

– Разве ваш народ менее достойный? Что вы делаете для своего языка?

– Зарина знает осетинский! – выкрикивает мама.

– Кæд афтæ, уæд хорз, – отвечает ей Эрнст. – Фæлæ бирæтæ сæ мадæлон æвзаг нæ зонынц[6].

– Хъыггагæн, о[7], – соглашается мама.

После недолгого молчания они снова переходят на немецкий. Я встаю, прошу меня извинить и ухожу.

– Тише, у мамы пациент, – предупреждает Люси на пороге. – Понимаешь, биоэнергетика, – шепчет она, когда мы на цыпочках пересекаем прихожую. – Их нельзя отвлекать.

Я бросаю нерешительный взгляд на дверь. Я давно знаю, что мать Люси занимается чем-то подобным, но ни разу не заставала ее за работой.

– Мы должны активировать вашу солнечную чакру, – просачивается из-за двери.

Окно в комнате Люси зашторено. Стены расписаны цветными кляксами в духе Поллока.

– Самое забавное, – Люси закрывает за нами дверь, – что мама Давида тоже занимается нетрадиционной медициной. Только она еще и врач по специальности. Я говорила?

– Ты даже не говорила, кто твоя по специальности.

– Ах, ну, она инженер. Закончила ГМИ – радиоэлектронный факультет.

– Из радиоэлектроники в биоэнергетику, – говорю я. – Круто.

Люси включает ультрафиолетовую лампу, и на стенах проступает узор, похожий на паутину. Я присаживаюсь на диван. Хочется прилечь и закрыть глаза.

– Они даже познакомились, когда мы встречались, и вроде как подружились. А когда мы расстались, обе были в шоке. – Люси опускается в плюшевое кресло у окна. Солнечный свет, сочащийся сквозь шторы, оставляет от нее лишь темные очертания. – Я хочу сказать, – продолжает она, – что это полная хрень, что Давида заставила бросить меня его мама. Я знаю, многие так думают, но это не так.

Я не знаю, куда деть взгляд. Делаю вид, будто разглядываю настенную роспись. Люси достает откуда-то маленькую курительную трубку из цветного стекла.

– Будешь? – спрашивает она.

– Я ведь бросила.

– Ну, это же не сигарета, – говорит Люси и жмет на кнопку зажигалки.

Огонек подсвечивает ее лицо. Сквозь прозрачный мундштук видно, как дым стремится к ее легким. После нескольких долгих затяжек она откладывает трубку, подбирает с пола ноутбук и пересаживается ко мне на диван.

– Я не так давно начала рисовать на компьютере, – говорит она. – Сейчас покажу.

Сначала идут обычные для Люси мотивы – оранжевые птицы, зеленые облака, гигантские цветы и поданные под этим соусом бесчисленные лица Джона Леннона. Затем гамма склоняется к красному, белому и черному. На смену Леннону приходят черепа и мумии. Если и встречаются птицы, то это вóроны с огромными клювами, часто вымазанными в крови. Здесь растут плотоядные растения, земля кишит сороконожками, а воздух полон жирных мух. Посреди всего этого часто белеет фигура девушки, закрывшей лицо ладонями.