– Девушки, я и не знаю, какую из вас выбрать, – воскликнул Мунхэбаяр, смелея, как всякий всадник смелеет верхом на сильном и верном коне. – Я выбираю всех. Я знаменитый певец советского пролетарского театра. Давайте петь вместе!

Он спешился и, набрав полную грудь воздуха, забасил:

– Растем все шире и свободней… живем мы весело сегодня…

Девушки бросились обнимать его так сильно и неистово, что ему спешно пришлось сунуть туфлю в стремя и взлететь на коня.

– Девушки, – сказал Мунхэбаяр строго, – я приглашаю вас на площадку Сурхарбана на… на… на…

И он ускакал, исчез, словно одурелый дух в пучине становления молодой колхозной жизни.

А в это время более серьезные, как им казалось, парни, чем наш артист, во главе с девятнадцатилетним Жамсо Тумуновым обсуждали предстоящую агитвстречу. Тогда все мероприятия назывались агитационными. В те годы гремело имя Алексея Стаханова, но его шахтерский опыт к селу не подходил. А еще знаменита была Паша Ангелина из Донецкой области, трактористка. Жамсо тогда задумал пьесу о бурят-монгольской Паше Ангелиной, «Басаган-трактористка». Но пока пьеса не складывалась. Надо попробовать поставить сегодня сценку из нее и получить советы новых друзей. Сейчас они дружно работали молотками, сколачивая скамьи для зрителей. Над площадкой развевались красные флаги СССР, РСФСР и БМАССР. Первые два были с изображением серпа и молота, и парни, поглядывая на них и работая молотками, невольно считали, что приобщаются к духу рабоче-крестьянской власти. Скульптурная группа «Рабочий и колхозница» Веры Мухиной еще не была воздвигнута, но Жамсо Тумунову уже пришла в голову мысль открыть встречу гимнастической сценкой: юноша Цыжип будет держать молоток, а его девушка Гоохон – серп. А Мунхэбаяр споет «Интернационал». Слова этого пролетарского гимна не поддаются пониманию, но что делать! Это почему же, в нашем случае, еравнинцы «заклеймены проклятием»? А «голод» разве не революция приносит? И как это разум может «кипеть», когда у разума одна задача – удерживать равновесие мыслей и поступков от безумства? И разве можно вытерпеть слова «кто был ничем, тот станет всем»? Всякий бурят-монгол гордится своим родом-племенем, уходящим в глубину веков, любой из племени может ли быть «ничем»? И разве под силу кому-то стать всем? Даже Абай Гэсэр не говорил о себе, что он «всё».

У Жамсо были трудности с задуманными им пьесами именно потому, что он не мог связать воедино коммунистические лозунги и действительность. Еравнинская Паша Ангелина – ну зачем ей садиться за руль трактора? Скотоводы, как известно, степь не пашут. После того как трактор пройдется по степи, на ней остается уродливый шрам от его гусениц. Жамсо Тумунов решил, что актеры поставят пока такую сценку. В улус приезжает киноустановка, девушка, ну, к примеру, ее зовут Гоохон, она настоящая красавица, видит на экране бравого парня на тракторе. И решает, что, если уж выходить замуж, то только за тракториста. А где же его найти? И она говорит юноше, который вздыхает по ней, ходя по той тропе, по которой она водит на выпас родительских коз (коза ведь не крупное животное, ее можно вытащить на сцену?), что выйдет замуж только за тракториста. Растерянный юноша вынужден признаться ей в своих чувствах и в том, что он не будет трактористом. У него есть любимый буланый конь, пусть он и отдан теперь в колхоз. Девушке Гоохон кажется, что юноша, Цыжип, объясняется в любви к своему буланому, а не к ней! И она бросает ему: «Тогда я сама стану трактористкой!» На этом сцена заканчивается. Может быть, зрители подскажут, зачем же Гоохон-красавице садиться на неприятно пахнущий трактор? Неужели ради одной всесоюзной девичьей моды?