Разговор перешел в другое русло:

– А что, отец, Тумэн так стар, что не может жениться тоже?

Аюрзана, влюбившаяся в шестидесятилетнего Тумэна с первого взгляда, осторожно возразила:

– Дело не в этом. Такой видный человек может жениться только на достойнейшей.

Присутствующие поняли тонкий намек и промолчали, а Ринчин, отчего-то решивший, что Хара – уже его конь, поскольку произошедшее имеет волшебный характер, последним дополнил нечаянный спор о пришлецах:

– Во всяком случае, я завтра же отправлюсь на охоту и добуду изюбрей. А там посмотрим, чей это конь. Я вооружен лучше. Я его никому не отдам.

Выслушав слова Ринчина с приподнятой правой бровью, а брови у Аюрзаны были тонкие, соболиные, а лицо имело правильные и выразительные черты, она сказала несколько высокомерно:

– Вы все поспешили в своих рассуждениях и не знаете самого главного. Эти люди, Тумэн и Солбон, потомки нашего уважаемого убгэн эсэгэ. Они Модоновы, как и он сам, они иволгинцы. Они назвали убгэн эсэгэ родным прапрапрадедом и разыскивают именно его. Небо привело их сюда.

Очир сверх меры был поражен сказанным и, поглаживая правой рукой длинную белую бороду, осторожно спросил:

– Что же их навело на мысль искать меня?

– Кто! Это был путешествующий лама. Они встретили его после сожжения близких, и лама посоветовал им отправиться на поиски Очира Модонова. И они последовали его совету. Лама, не назвавший своего имени, сказал им, что, по имеющимся у него сведениям, улигершин направился в сторону Баргузинской долины.

– Гайхалтай зуйл! – стали восклицать собравшиеся. – Чудо! Как чудесно, что почтенный улигершин оказался именно у нас! Мы не только слушаем предания и сказки из его уст, его драгоценный морин хуур, но и имеем чудесные события. Мы будем всячески помогать Тумэну и Солбону Модоновым, чтобы они остались у нас.

– Но как это сделать? – повела тонкой бровью Аюрзана. – Они ведь отдалились от нас и могут погибнуть от неизвестной опасной болезни…

Воцарилось длительное молчание. Нарушил его Очир:

– Пусть мои названые родичи устроятся на новом месте и отдохнут. Я верю, что это мои родичи. Молва давно доносит мне о них. В молодости я, повинуясь своему морин хууру больше, чем чувству родства, отправился в бесконечное странствование и не видел своего единственного ребенка больше, чем в замыслах. – Очир помолчал и после паузы продолжил: – Мы издавна носим фамилию Модоновы, потому что еще при царице Екатерине были поверстаны в казаки. Пусть потомки мои Тумэн и Солбон отдохнут, а на рассвете я отправлюсь к ним с запасом лекарственных трав, что мы заготовили с хубушкой, и с очистительными мантрами в своей памяти. И буду находиться со своими потомками, пока они не поймут, что здоровы. А если мы все умрем, сожжете нас троих. Мунхэбаяшка заготовит для вас новые лекарственные травы, как я его научил.

Спорить с убгэн эсэгэ не имело смысла. Тем более всем теперь хотелось, чтобы Тумэн и Солбон спасли свои жизни. Ринчин, узнав, что это родня Очира, учителя и наставника его хубушки, понял, что не будет завладевать Хара силой своего оружия. Он попользуется конем временно, как бы грустно это ни было для него. Да и примет ли его конь, вообще-то говоря?

Потянулись дни ожидания. Среди людей редко гостит счастье, поэтому они всегда чего-то ждут. Онтохонойцы ждали чуда.

Провожая почтенного Очира, который вида не показывал, что ощущает, будто не вернется, они дали ему наказы. Например, когда кто-то из Модоновых будет спускаться к логу за водой, внизу тропы им будут оставлять продукты, что добыли, а также целебное овечье молоко. Убгэн эсэгэ объяснит, что затяжная разруха унесла у онтохонойцев почти все нажитое, у них теперь в ходу подножный корм. И пусть убгэн эсэгэ намекнет родичам, что у принявших их отару один взрослый мужчина – вернувшийся с германской войны Ринчин. А если случится плохое и кто-то заболеет той же болезнью, от которой так быстро умирают, то дедушка вывесит на палке серую тряпицу. Тряпиц ему дали две. А если дело станет плохо совсем-совсем, то привяжет к палке еще одну тряпицу. Если совсем узуур, то есть кирдык, то третью. Третью тряпицу в итоге не дали. Как же еще можно общаться, не придумали. Очир владеет старомонгольской письменностью, а Ринчина на войне научили кириллице; Очир начал учить Мунхэбаяра старомонгольскому письму, да только начал. А то ведь можно было бы нацарапать на бересте какие-нибудь знаки и оставить эти послания у тропы; да пользы не будет, хотя береста – дело святое, очищает от заразы. «Деготь гоните, – посоветовал Очир, – и здоровее будете». А как гнать – не объяснил, спеша. До подъема от лога в гору хубушка донес мешок с травами. Простились кратко, старец был погружен в свое.