И вот после этих слов он ржет как конь, Лилька тоже непонятно чему хихикает, и только я, тихо матерясь себе под нос, без пальто с пробуксовкой бегу на выход.

Вылетаю через вестибюль галереи, толкаю стеклянную дверь и замираю на порожках, узрев душераздирающую картину: распластавшегося на тротуарной плитке Глебасика и склонившегося над нам Марата.

— Ты его убил, — ошарашенно хриплю я.

Марат поднимает голову, смотрит на меня снизу-вверх, и мне чудится в его глазах немой укор.

— Стал бы я руки марать о твоего рыцаря. Сам он наеб…навернулся. Так спешил избавиться от моего общества, что ноги подвели. Похоже, башкой приложился о порог, без сознания.

Пока я, глупо хлопая глазами, перевариваю информацию, Марат отсчитывает пульс несчастного Глеба и, прикрикнув, приказывает:

— Чего встала?! Скорую вызывай! Вдруг он себе сотряс заработал.

— А? Ага, — кивнула я, и трясущимися руками, достав телефон, судорожно начала тыкать на кнопки.

Скорая помощь приехала довольно быстро. Врач деловито осмотрела Глеба, вместе с санитаром погрузила в машину и нас с собой прихватила, так как я наотрез отказалась отпускать Глеба одного, а Марат не хотел отпускать меня.

Именно по этой причине сейчас мы сидели и молча тряслись в машине скорой помощи, иногда многозначительно переглядываясь, когда врач задавала вопросы.

Уже в больнице Глебасе констатировали легкое сотрясение и перелом руки. Загипсовали, в палату определили, а нам велели привезти ему в больницу трико, белье и тапочки.

— Как он только себе черепушку не проломил, — ворчит Марат, придерживая передо мной дверь на выход из приемного покоя. — Что ты вообще нашла в этом хлюпике?

— Ты ревнуешь?

—А что не похоже?

На улице к пандусу для машин скорой помощи подкатывает блестящий черный внедорожник – за хозяином. Этому танку с блатными номерами, кажется, законы вообще не писаны. Разъезжает, где хочет. Даже по закрытым территориям.

Меня это почему-то жутко злит и я, чтобы не брякнуть какую-нибудь едкую глупость, о которой буду потом жалеть, достаю из сумочки сигарету и, прикурив, с наслаждением затягиваюсь.

— Не знал, что ты куришь, — замечает Марат и следует моему примеру.

— Значит, плохо твои сотрудники работали, — ехидничаю я. — Всю информацию собрали, а про это забыли. Мне вот даже любопытно, а в этом досье есть размер трусов, что я ношу.

— Нет, — усмехается мужчина и выпускает тонкую струйку дыма. — Но я все же его знаю. Ты трусики у меня дома оставила.

— Только не говори, что ты извращенец, и мои нестиранные трусы теперь таскаешь с собой.

— К сожалению, я не настолько извращенец. Я храню их рядом со своими и каждое утро не отказываю себе в удовольствии их пощупать.

— П-ф-ф-ф, — выразительно закатываю глаза и, потушив сигарету, кидаю ее в урну, а затем, круто развернувшись и не прощаясь, цокаю каблуками по пандусу на выход.

— Сима! — окликает Марат. — Ты куда?

Оборачиваюсь, устало смотрю на напряженного Марата и специально для тупых поясняю:

— За Глебасиными тапками. Куда ж еще?

И с этими словами топаю дальше в сторону ворот, а затем уже на остановку. Одета я, правда, не по феншую – вечернее платье да каблуки, но думаю водителей маршрутки этим не удивить, они и не такое видели.

Через пару минут моего гордого дефиле до остановки, мягко шурша шинами, со мной равняется внедорожник Марата. Тонированное стекло опускается, и хозяин авто раздраженно говорит мне:

— Садись.

— Это еще зачем? — я просто сама невозмутимость.

— Поедем, — скрип зубов, — за Глебасиными тапками.

Дважды меня упрашивать не надо. Я шустро запрыгиваю на заднее сиденье внедорожника, приветливо машу улыбчивому Пуделю и командую: