— Слышь ты, додик? — негромко, но очень страшно шипит мужчина. — А ты не боишься, что сейчас хамоватый уголовник тебе башку оторвет за оскорбления? Я ведь и вправду на зоне сидел.

Игорек в секунду становится белее бумаги, дергается, словно в конвульсии, и, нелепо тряся несчастными розам, отскакивает от нас в два шустрых прыжка.

— Сима! Я не позволю, чтобы наш сын общался с этим типом, — взвизгнул он. — Ты же мать и обязана блюсти свой моральный облик.

На мгновение мне даже показалось, что я ослышалась.

Серьезно?

Это Игорь мне сейчас читает нотацию о моральном облике? Человек, который пятнадцать лет назад бросил двадцатилетнюю девушку одну с ребенком-инвалидом на руках, без жилья, без денег и ни единой надежды на светлое будущее?

Хотелось крикнуть – где же ты был все эти пятнадцать лет и отчего раньше не следил за моим моральным обликом?

Но это всего лишь слова…

И ими не переделать человека, тем более такого скользкого и противного, как Игорь.

Я просто в очередной раз буду попусту сотрясать воздух, пытаясь взывать к совести человека, у которого ее отродясь не было.

Ну уж нет! Лучше потрачу свое время на что-то более продуктивное, чем беседа с Игорьком. Он явно этого не стоит.

— Нет, я все же настучу ему по башке, — тихо рычит Марат.

Легонько сжимаю его руку свой вспотевшей от волнения ладонью, заставляя посмотреть мне в глаза и прошу:

— Не надо. Это лишнее.

Марат несколько мгновений пристально изучает мое лицо, будто считывает все эмоции, проводит сравнительный анализ и потом внезапно соглашается:

— Ты права. Пошли?

— Да, пошли.

Не обращая на совершенно обескураженного Игорька, мы идем по тротуару за угол здания, где на боковой парковке пристроился все тот же, покоцанный мной, черный внедорожник.

— Спасибо, — говорю я и пытаюсь забрать свою сумку с ноутбуком у Марата. — Моя машина чуть дальше. И благодарю за то, что сдержал свое слово. Мне очень приятно, хотя все эти… навороты были явно лишними.

Мужчина непонимающе смотрит на мою протянутую руку и качает головой.

— Не понял. Мне, казалось, ты согласилась со мной поужинать.

— Марат, — вздыхаю, неловко переминаясь с ноги на ногу и вообще чувствуя себя очень неуютно под его пристальным взглядом, — я, правда, устала и мне пора домой. Дома сын ждет.

— Твой сын уже не маленький, — отрезает он. — Кашу сам себе сварит.

— А ты, я смотрю, успел уже все обо мне узнать? — внезапно разозлилась я. — Тогда ты в курсе его «особенности».

— В курсе, — соглашается Марат. — И поэтому повторюсь – кашу сам себе сварит. А тебе и вправду надо отдохнуть и расслабиться.

— В твоей компании? — в очередной раз дивлюсь его наглости я, ну и осведомленности, естественно.

Губы мужчины растягиваются в широкой обаятельной улыбке.

— Умничка! Какая ты догадливая.

— К-х-кх, — кашляю я. — Самомнение у тебя, конечно. Всем бы такое.

— Это значит, я тебе все же нравлюсь?

— Это значит, что ты до невообразимости наглый тип!

— И это тебе нравится. Признай?

Вот как ним можно разговаривать? Ты ему слово – он тебе в ответ десять.

Наверное, самое правильное сейчас это послать его в культурной форме. Мол, некогда мне, Марат Батькович, у меня другой мужчина на горизонте появился умней, красивей и богаче вас. Мужиков это обычно, вопреки всем разговорам об охотничьем инстинкте, отталкивает. Правда, я не уверена, что конкретно к данному индивиду это применимо, но попытаться все же однозначно стоит.

Набираю в грудь побольше воздуха, мысленно прогоняя в голове высокопарную тираду, и замираю, внезапно зацепив взглядом модное пальто Левина, который, как оказывается, не ушел, а продолжает наблюдать за нами, по-шпионски притаившись за углом бизнес-центра.