Марат небрежным движением руки, поднимает запястье на уровне груди, чтобы глянуть на наручных часах время, а после заметить:

— Допоздна работаешь. Устала?

Ох, божечки!

Как он это делает? Как у него получается всего двумя фразами, состоящими из трех слов, заставить мои колени превратиться в желе?

Вот, например, Игорьку даже и в голову не пришло бы спросить: устала ли я. Для него Сима – это вечная ломовая лошадь, на которой можно пахать и пахать.

А тут… такая чисто элементарная забота…

Этот мужик скоро расплавит в желе не только мои колени, но и мозги.

Так, соберись, Сима!

Не хватало, чтобы он еще подумал, будто я на него запала.

— Здравствуй, — с трудом выдавливаю из себя ответ, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал холодней арктического льда. — Не ожидала тебя здесь встретить. По работе приехал?

Марат смотрит, жадно скользя взглядом по моей фигуре, а потом цепляется за бывшее недоразумение, что все еще трясет чайным веником за моей спиной.

— Нет, — отвечает он. — За тобой приехал.

Вот так просто в лоб заявляет о своих намерениях и, кажется, абсолютно не надеется на согласие. Он просто в нем уверен, поэтому и не спрашивает, а утверждает.

Марат – человек, явно привыкший в своей жизни всеми вертеть и командовать.

Какой же он все же обнаглевший в край!

И почему мне так это нравится…?

— Поехали, отдохнем, — добавляет Марат и вновь смотрит на застывшего от потрясения Игоря.

Много лет назад бывший муж сказал, что я неликвид, и ни один мужик меня замуж не возьмет с прицепом в виде ребенка-инвалида. Эта фраза так прочно засела в моем подсознании, что именно из-за нее, как позже мне объяснила подруга, а по совместительству психоаналитик, я с дуру-ума в свое время выскочила за Алексеева.

И вот теперь Игорек смотрит на Марата, как на восьмое чудо света, и морда его становится все длинней и длинней за счет отвисшей челюсти, естественно.

— Сима! — сипит бывший. — Это вообще кто?

Я не успеваю и рта открыть, как Марат переводит взгляд, в секунду превратившийся в фирменный волчий прищур, на Игорька, оценивающе сканирует букет в его руках и обманчиво лениво тянет:

— М-м-да-а-а, Серафима, с тобой надо держать ухо востро. Оглянуться не успел, а тут какой-то дрищеватый товарищ тебе в зубах цветочки таскает.

— Что?! — взвизгнул Игорек. — Выбирайте, пожалуйста, выражения!

— А то что? — усмехается Марат и, сделав решительный шаг, бесцеремонно и даже как-то по-хозяйски забирает у обалдевшей меня тяжелую сумку с документами и ноутбуком, а после коротко интересуется: — Пошли?

Ответ этому невозможному человеку снова не нужен. Он просто берет меня за руку и мягко тянет на себя.

— Сима! — дурным голосом восклицает Игорюсик и, резко дернувшись вперед, встает у нас на пути. — Так не пойдет. Мы же хотели с тобой серьезно поговорить о нашем сыне.

Я почти физически ощущаю через теплую ладонь Марата, как он начинает злиться.

— Так, значит, это и есть тот самый бывший, — цедит он и грубо добавляет. — А ну, свалил отсюда!

Ясень пень, Игорек от такого совершенно непочтительного отношения к своей драгоценной персоне на несколько долгих мгновений впадает в ступор, а затем переводит взгляд на меня со словами:

— Вот уж не думал, Сима, что ты такая. Мало того, что скачешь из постели в постель, так еще и связалась с каким-то хамоватым уголовником.

— Игорь! – опешив, восклицаю я. — Что ты несешь?

— То, что вижу, — цедит он и недвусмысленно кивает на наши с Маратом сцепленные руки, а там на запястье мужчины под краем белоснежного манжета рубашки виднеются рисунки татуировок неясного значения.

Я могла бы с жаром кинуться на защиту Марата, но ему, кажется, мамочка для обороны не требуется. Он большой мальчик.