Она действительно очень похожа на Карину. Только намного моложе, привлекательнее. Встряхнув головой, он зажмуривается, прогоняя чёртово наваждение, и снова пристально смотрит на Стасю. Точняк, он не сошел с ума, вот она, здесь, реальная.

— Ты местная? — пересилив боль, хрипло спрашивает, когда Балда уходит побазарить с кем-то по мобиле.

Она вскидывает голову, и на него глядят большие, цвета горького шоколада, глаза.

— Да. А что?

— Ничё… — улыбка, наверное, кривая, но ему плевать. — сестры у тебя нет старшей?

— Нет. — сухо говорит Настя, пригубив лимонный сок из стакана. — может, хватит допрашивать? Тебе спать пора! Новый Год встретили, я уезжаю. Мне утром на работу, и так проблем из-за тебя будет!

— Какая, на хер, работа? Тебя ж в ментяру заберут. Ты чё, в натуре, не соображаешь?

— И что мне, по-твоему, делать? — сердится она, вскочив с кресла, и начинает мерить шагами спальню. — запереться дома до скончания века, как царевне Забаве в башне?! Пойду сама в полицию, расскажу, как всё было! Есть шанс, что поверят, Ника же знает…

— Врачиха, что ли? — недобро усмехается Данила, устало закрыв глаза. — да она тебя сдаст в первую очередь. Или ты думаешь, побежит каяться, типа, бес попутал, простите дурочку… Её врачебной лицензии лишат, а то и чего похуже, за такие кренделя. А ты козой отпущения станешь.

Стася задумывается, встав к нему спиной у окна, и он откровенно рассматривает её. Тоненькая, высокая, с изящными изгибами соблазнительного тела. Сто процентов, в его вкусе, ему нравятся брюнетки — худышки. Кем бы она ни была, он это выяснит.

— Знаешь мудрую русскую поговорку? — примирительно произносит он, и Стася яростно оборачивается.

— Утро вечера мудренее? — ехидно парирует.

Данила снова опускает свинцовые, воспаленные от бессонницы веки.

— Не… Бог не фраер, всё видит. Расслабься ты, чё толку дергаться щас? Утречком Макс съездит на разведку в твою больничку, и поедешь домой. Иди сюда, — протягивает ладонь, и она, вздохнув, складывает руки на груди, медленно качая головой.

— Даже не думай!

—Я ничё такого и не думаю. Если б и захотел, не смог бы тебя трахнуть, куда мне щас, калеке? Ложись рядом, холодно мне.

— С какой стати? — возмущается она, топнув ногой. — вон, одеяло есть!

— Ты ж сестра милосердия, прояви еще чуток доброты. Согрей меня. — лукаво усмехается Данила, и, со стоном отодвинувшись от края, хлопает рукой по кровати. — поверь, детка, здесь безопаснее, чем там.

Кивает в сторону двери, и Стаська хмурится, правильно расценив его намек на то, что, типа, он-то не в состоянии покушаться на её честь, а вот здоровый Балда непременно воспользуется случаем. Данила, конечно, был уверен, что Макс не тронет девчонку, но ей-то откуда об этом знать?

Оглянувшись, она решительно идет к двери, запирает на ключ, и осторожно забирается под одеяло, держа между ними расстояние. Смешная… Он приподнимается, морщась от вспышки боли, и просовывает руку под шею девушки, обнимает за плечо. Озябла, от его прикосновения вздрагивает, и строго шипит:

— Руки при себе держи! — хватает со столика скальпель, и легонько прижимает к его груди слева. — Не забывай, у меня есть, чем обороняться, я ведь без пяти минут врач, не промахнусь.

— А говорила, что не врач… — шепчет Данила невнятно, и проваливается в зыбкое забытье…

СТАСЯ

Утро первого января ничем не отличается от другого, такая же толкотня в маршрутке, разве что от каждого второго отвратительно разит перегаром. Всю дорогу меня грызет тревожная мысль. Что в больнице? Искал ли меня уже кто-то или руководство замяло дело?

Вспомнив о своем сегодняшнем пробуждении в чужой квартире, я улыбаюсь, глядя в заросшее пылью окно. Город еще спит, редкие прохожие нехотя плетутся к магазинам, от заснеженных крыш слепит глаза. Когда-то я любила этот городок в глуши, а сейчас он кажется враждебным.