Богдан поднимает лицо, целует меня, но и тут его постигает неудача.

— Нам нельзя разговаривать, только трахаться. Такой стояк прощелкала.

— Да пошел ты, — отталкиваю его, но он не отходит, только вздыхает.

— Ты, кстати, в курсе же, что презервативы не дешевые.

— Ну ты скоро получишь много денег за меня и можешь на все купить презервативов. Будешь купаться в них как Скрудж Макдак.

Он серьезен как никогда, а я уже представила картинку, где он прыгает в резинки. И вскоре мы с Богданом уже смеемся. Он даже закрывает нос и рот, словно готов нырнуть в воду.

Но стоит нам только столкнуться взглядами, как смех застревает где-то в горле. Я снова проваливаюсь в его глубину зеленых глаз. В густом лесу блуждаю.

— Я отпущу тебя. Не буду принимать денег.

16. Глава 16.

— Почему, — страх внутри порхал бабочкой, бился о стенки грудкой клетки, поднимаясь к самому горлу. Мне так хотелось, чтобы это было правдой. Но правда в том, что я не хотела, чтобы он меня отпускал. Не сейчас, не в эту минуту. А может быть, чтобы вообще не отпускал.

— Ты не хочешь? — он словно насквозь меня видит, словно понимает, что я чувствую, чего хочу. — Ну говори, чего краснеешь?

— Ой, откуда я знаю, — отталкиваю, отворачиваюсь, он по спине кончиками пальцев проводит, волосы на сторону плеча убирает.

— Ну сейчас в любом случае ночь. Если хочешь уйти, я открою двери, но везти тебя никуда не буду, там такие дебри, что можно заблудиться.

— Вот и я думаю, куда ты собрался отпускать меня на ночь глядя. Завтра проснёмся, поваляемся и поедем.

— Видишь, какая ты умница, — заваливает он меня снова, целует, жадно жаля языком. И удовольствие стайкой мурашек кричит аллилуйя, они не исчезнут, скорее займут более прочные позиции на моём теле. Превратятся в норму, что моментально запускает возбуждение, что влажной делает киску. Его губы уже на груди, то один, то другой сосок мучают, пока пальцы гладят руки, бёдра, раздвигают ноги.

— Всегда знал, что волосики у тебя тут рыжие, — дует он на лобок, а я тут же краской стыда покрываюсь. — Прекрати. Чего ты начала изображать.

— Не надо туда смотреть.

— Ань. Я там языком копался. Кстати, первый раз в жизни, так что чего стесняться.

— Всё равно не надо, — отталкиваю его плечи, но он упирается, ноги мои себе на плечи закидывает, удобно расположив голый зад между бёдрами.

Мне почему-то смешно становится.

— Врешь ты всё

— Насчёт чего?

— Первого раза.

— И зачем мне врать?

— Чтобы я подумала, что единственная для тебя.

Он вдруг смотрит вокруг себя, даже поднимается так, что я вижу его колом стоящий член, который совершенно не вызывает смеха, лишь подспудный страх и вопрос, как это могло во мне поместиться.

— Что ты ищешь?

— Других.

— Ой, — фыркаю. — Сейчас-то я конечно единственная. А завтра?

Он вдруг резко, до испуга, нависает надо мной, закрывая свет.

— А ты хочешь стать единственной и завтра? — он стискивает мою талию, коленом раздвигает ноги. — Или ты хочешь стать единственной навсегда?

Я сглатываю, остро чувствуя своё желание сказать да, попросить его быть со мной, а сейчас войти в меня.

— Трусиха, ты трусиха, Аня. Боишься сказать себе, что влюбилась в босяка. Бандита и бомжа. Боишься сказать, что хочешь быть со мной.

Его слова раздражают, хоть я и понимаю, что он берёт меня на понт.

— Да! — шепчу вопреки голосу разума.

— Не слышу…

— Да! Я хочу быть единственной.

— Моей?

— Возможно.

— Возможно? — смеётся он, опуская руку между нами, взяв член и приставив к моей киске.

— Возможно... — еле выговариваю, чувствуя, как дыхание перехватывает.

— Возможно? — толкается он сразу и глубоко, а я выдыхаю, вскрикнув.