В это время в зале премьера этого фильма (фильм в фильме), кто-то передаёт кому-то поп-корн. Люди чавкают, смеются, сосутся два влюблённых гея на задней скамейке (знак толерантности режиссёра, необходимая проходная деталь). И прочие шалости позволительны в том числе.

Потом вручение Оскара, бассейны шампанского, прыгающие в них бабы и чернокожие трансвеститы. В разные стороны брызги, смех и похабщина. Педерастический оскал режиссёра с фиксой в зубах крупным планом. Жизнь удалась!

***

Когда я учился читать, то мечтал в будущем вырасти и расхаживать, с пренебрежением почитывая свой этот первый букварёнок. Легко и непринуждённо.

***

И в этом его ритуальном самосожжении изнутри спиртом было много демонстрации протеста, пафоса неприемлимости исковерканных основ бытия: не хочу, дескать, я с вами так вот прозябать.

***

Молодая нищенка сидела среди бродяг. Один ковырялся в её сапоге, выражение лица её сохраняло ещё надменную гордость, и ссадины на лице вкупе с этим ещё не пропитым, но только возбуждённым водкою чувством личного достоинства невероятно прельщало, манило принять на себя всё, что в этой женщине собрано, сгинуть с ней в один день, чтобы не собирать живыми пыль на дороге.

***

Я подходил и говорил, зачем бить по голове, Иванов? И при словах моих он попадал именно в голову. Шкура, Харин, Слава Казанский. Все были отпетыми ублюдками. А ещё у меня была женщина по имени Татьяна, старше меня на одиннадцать лет. С обвисшим животом и сдутыми дойками. Пропивающая последние крохи жизни. И мне, в преддверии конца, хотелось мять её этот дряблый раскуроченный живот, в который сморкался не один хер здешний.

***

Мы сунули в её консервную банку по палке. Да, её это самое пахло рыбными консервами. Что, не нравится, господа? Вдыхайте глубже шлак цивилизации.

***

Долгое время я считал себя ничего не смыслящим в философии, пока не понял, что истинная философия – это философия без философии, и то, что мнил я философией, оказалось просто нагромождением ненужных фраз.

***

Мы с ним любили прелых девок. А как же без них.

***

Ты поздно понял, отец, что не можешь без земли. Сюда приехал ты, чтоб здесь твой род угас.

***

Такие, как Бурдин любят сладко вздремнуть с шальной бабёнкой и мыслями о своей гениальности, уверенные, что их талант протащит за собой всюду, но однажды проснувшись, им приходится осознать, что они проебали всё и самые бесталанные засранцы обошли их на столько, что уже не догнать Бурдинам, не проспаться, не пробздеться.

***

Кто поверит мне, даже если я заново выдумаю выдуманное?

***

Два сидака в транспорте. И вижу, как минимум, две причины. Один сидит, потому что обижен, у него нет девушки, нет собственной машины, ему не дают по утрам, не готовят завтрак, таким образом он мстит людям: хрена лысого вы у меня посидите, придётся постоять уж. И даже бабушкой его не разжалобишь. Другой тип – то же мальчик, но уже обзаведённый женой, он не обижен больше, он самодоволен и просто ему охота посидеть, немножечко комфорта для жопы. Он любуется своей наглостью, смотрит на себя со стороны, изнемогая от собственного тщеславия.

***

Несколько лет назад я расставил на столе четыре предмета, один назвав «нарк», второй «твор», третий «Я» и четвёртый «смер». И принялся думать в каком порядке их нужно расставить, чтобы осталось и «я», и «твор», а два других бы как-нибудь самоустранились. Я крутил их и вертел, не придя ни к какому решению. «Весь мир крутится и я буду так», − подумал я и забил. А вечером забрызгал семенем живот проститутки и рылом заснул в блевотине. Сегодня, спустя несколько лет, я вернулся к тому же вопросу, собрал снова на столе все те же вопросы (пепельницы не нашлось, заменил банкой огурцов), а затем я сдвинул все эти предметы в сторону и поставил вместо них один, назвав его «Бог». Эта была маленькая перламутровая пуговка.