***

Пастбище. Машина мать принесла нам обед. Мы (Маша, я и родители её) сидели на склоне холма, ели и пили из термоса чай. Потом снова пошли пасти, я залез в муравейник палкой и насмешил её отца. Вечером мы ужинали в доме: сало, мясо, огурцы. Маша пыталась доить корову, разлила молоко. Потом мы мылись по очереди в тазу. Помывшись сама, Маша помогала мне мыться. Она была в ночной рубашке, взяла мою руку в свою и прижала ладонь мою к своей бритой, гладкой и влажной щёлке. У меня встал, но родители были в соседней комнате. Когда легли спать, Маша полезла ко мне, тяжело дыша и фыркая. Я сказал ей прекрати и сжал руку её, хватающую мой член. Слышно было, как отец тихо сказал в темноте: «Совсем охуели». Впрочем, не зло он это сказал. «Прекрати», − сказал ей тогда я. «Пойдём на улицу», − потребовала она. «Нет», − ответил я непреклонно. Она на это слегка сжала мне мошонку, потом стала мастурбировать мне, вскоре я кончил обильной тёплой струёй и залил ею простынь. Она сняла с себя рубашку, вытерла ею и бросила под кровать. Я быстро заснул.

***

Дядя Коля как-то спас меня, выдернув из-за коня, сзади которого я, глупый, пристроился. (В детстве).

***

Заслали в Домодедово. Разруха страшная. Сначала думал, что жопа мне, не знал, куда идти: кругом пустыри одни и шоссе вдалеке. Но монтажники, починяющие высоковольтные кабеля, подсказали, как добраться до остановки. Зашёл в магазин, возле него соображали трое. Купил пару пирожков с мясом. Возвращаюсь на остановку, на остановке мужики бухают. Бабки ворчат о своём. Собака смотрит на меня своим выразительным очеловеченным взглядом. Я отошёл в сторонку, собака за мной. Придётся делиться. Девушка без энтузиазма ответила: да, здесь. На вопрос: «Тут ли на Подольск автобусы?» Мой глупый и каверзный вопрос.

***

Я словно выблеван человечеством, как абортированный ребёнок, как хлеб насущный, превращающийся в вашем нутре в дерьмо.

***

Думаю, конец света придёт именно тогда, когда между людьми сотрутся все различия. А разве не большие различия между людьми? Чем и хороши они, что если уж гадки, то хотя бы по-разному. И не только между мужчинами и женщинами, но и между людьми одного пола. Я противник унификации, этого уродства.

***

У мальчика зияла в сердце дыра размером с туннель. Он истреблял свои гениталии, прокалывал глаза, уши, нос, попу, расковырял голову, но в сердце всё сосало и сосало − отверстие тёмное. И не было лекарства от боли. Когда-то он выгнал из сердца любовь.

И что некогда такое прекрасное «Мы отменим границы…» обернётся для людей таким ужасом, кто же знал. Что сольются в едино понятия добра и зла, и человек снова − или только сейчас, впервы, − станет животным. Что так вот и наступит апокалипсис. Ибо не зачем станет больше и некуда.

***

Стриптизёр трясёт мошонкой, стриптиз любящие зрители − мошной.

***

Мы сидели с мышонком мокрые. Я на кровати, она – на мне, сжавшись в комочек и головку на грудь мне склонив. Потные волосы прилипли к моей шее. Целовал её в лобик.

***

Зюзин позвонил мне рано утром.

− Да?

– Здорово!

− Ну привет.

− Филипп! Это Зюзин, слушай я тут книгу классную достал − короткие рассказы Чехова: ночь, кошмар, деревня, такой мистики у него ещё не видел, не в бровь, а в глаз. Ты как? Подтянешься? Чайку Ленка заварила. Из Сибири, понял. Приходи.

– Ладно (не в силах даже отказаться).

***

У Ермакова вологодского есть чему поучиться нашим постмодернистам, сплошь страдающим копрофелией. «Посыпались на мостовую яблоки…» − это он про естественную потребность коней. Как хорошо. Настоящий русский рассказ, лечащий городскую душу; старобытный, простой. Создаёт нравственный климат и улучшает психическое здоровье, вот.