Любовь, не требующая ничего, кроме любви.
Чувствам, похороненным здесь, не нужно ничего, кроме замирания сердца.
Ангел живой, он молчит и никогда ничего не скажет,
Он отвернулся от сочувствующих и понимающих,
Он знает, что никто никогда его не поймет.
Застывшая жизнь,
Душа, похороненная в камне отдельно от тела,
Любовь, которую я никогда не видел прежде и не увижу.
И я не хочу уходить.
Я не хочу возвращаться к чувствам, что ждут, затаившись, по другую сторону стены,
Где их домом является не сердце, а тщеславие,
Их лодка – не искренность, а нужда любви «для чего-то», для самоуспокоения.
Где их смысл сам по себе для чего-то существует, это неправильно…
Любовь за стенами протестантского кладбища требует, унижает,
Становится причиной игры между двумя людьми, кому нет дела друг для друга.
Любовь теряется и находит себя ориентиром, изложенным в кино и книгах,
Любовь и есть своего рода слепой часовщик…
Любовь берет за руку искренность, и вместе они умирают,
Не в силах смотреть на то, чем стали для ныне существующих.
Ты никогда не полюбишь, потому что не сумеешь.
Я никогда не полюблю, ведь превращусь в добычу для собственного утешения.
Я стану Эдмоном Дантесом, убежденным в том, что его ждет единственная причина жить – Мерседес, а позднее воспользуюсь чувствами Гайде.
Я боролся за любовь, отодвигая в сторону вопрос, на который прекрасно знал ответ:
«Дорогой друг, что ты ищешь на самом деле: важность и силу в отражении чужих глаз или способ скрыть безысходность?»
Я поверю Александру Дюма, не сомневаясь ни на секунду, что любить деньги выгоднее и полезнее, чем человека,
Но я продолжу учиться любить, даже если путь мой заведет на дно башни замка Иф
Или превратит меня в пепел сожженного корабля во время шторма.
Я стану лесным призраком, о котором писал Сибелиус в своих дневниках,
В порыве дерзкого спокойствия сожгу все ноты поэм о любви, как он, и стану частью бездумной тишины,
Которая откроет когда-нибудь мне глаза перед лицом настоящей преданной любви.
– ХАОС ПОСЛЕ ХАОСА
Очень скоро мы увидимся на острове затонувших кораблей,
Где единственным напоминанием о былом мире послужит голос дитя человечества,
Невезучее дитя свалки, накормленное словами мира,
Дитя проповедей таких же несчастных взрослых, убежденных в том, что нашли истину,
Оно соткано из гнилых суждений и убеждений, оно плачет под лунным сиянием,
Ребенок, окутанный невоспетыми чудесами и вскоре убитый паутиной.
Ты услышишь его напевы о бесконечных историях, приключениях и храбрости,
Ты почувствуешь в этой песне запах медовых небес и лавандовых полей.
Вскоре напевы станут криком, словно в сердце воткнули острый кинжал,
Остров станет приманкой для черных волн,
Звезды скроются за тяжелыми облаками и погаснут навечно,
Воздух запахнет тьмой, а единственный маяк рухнет в море,
Из пучин которого, с самого глубокого дна, выплывут все затопленные корабли,