Тем же вечером план был готов. Простой, казалось бы, на волю случая, но мисс Шэрроуз слишком хорошо разбиралась в людских грехах, чтобы совершить промашку. И вот какой она видела свою месть.

Достаточно было заплатить доставщику пиццы, который за пару сотен соблазнит несоблазнительную жену садовника. Та, поверив в новое страстное будущее, соберет чемодан и уплывет подальше – на другой берег Темзы, как на чужой континент, искать свободы и счастья. А что до садовника? Так он, по привычке, взболтает горе в литре бренди и не выйдет на службу ни к утру вторника, ни к полудню среды. Тогда миссис Уайлдблум забеспокоится и, взяв коробку лимонного печенья, сама придет к нему домой. Садовнику покажется, что она всегда была к нему благосклонна чуть более положенного и явилась с визитом не просто так. Кто бы отказал в ласке такой как миссис Уайлдблум, белокожей и мягкой, пахнущей слаще самой прекрасной розы в саду? И он, под хмелем и волнением, глухой к ее крикам, сорвет дорогое атласное платье и бросит на шершавый вонючий ковер, и заставит раскаяться, и растопчет в кровь эту ее пресловутую Легкость. И оставит так лежать, тяжелую и немую.

Под вечер она очнется и ничего не вспомнит. «Диссоциативная амнезия», – скажет потом психотерапевт, но будет поздно. Все станет чужим: кожа, взгляд, отражение. Она выбросит помады и порвет чулки. И соседи вдруг начнут над ней смеяться – сначала эхом, затем в лицо. А ночью постучат чудовища – кривые пляшущие тени – и потребуют исполнить песню – гимн уродству и одиночеству. Однажды она выучит слова наизусть и запоет даже утром, в ванной, где вода станет флейтой для ее надрывающегося голоса. И душа заболит так сильно, что попросится на дно. Тогда у порога дома вдруг появится анонимная посылка с веревкой и камнем. И ветер подует в сторону Темзы. И миссис Уайлдблум откроет коробку и пойдет за ветром.

Некогда бездомная кошка смотрела на свою хозяйку, побуревшую от злобы, и щурила безбровый глаз. Ох уж эти кошки. Особенно бездомные. Им равно нравится как шалить, так и оставаться безучастными. Полуседой черноглазой кошке не казались роскошными ни миссис Уайлдблум, ни ее сад. Она намеренно приносила туда дохлых мышей и приминала отъевшимся животом хрупкие саженцы. В открытую драку не лезла – она была неглупа, в отличие от ее бывших уличных соседок. Ею двигала не трусость, а осмотрительность. Шрамы на ее подранных боках давно затянулись, но по весне ныли и чесались, предостерегая больше не лезть на рожон. Тогда, по молодости, ей казалось, что она все безупречно рассчитала, но месть прилетела ей спонтанно, чудовищно и необратимо, пройдясь садовничими граблями по нежному пушистому ребру. И не то чтобы с тех пор она поверила в судьбу, но приняла как данность факт, что всегда найдется кто-то, кого на старте не взяли в расчет.

На этот раз дело было не в страхе или неприязни к соседке, а в том, что кошка слишком любила свою хозяйку. Одна единственная на всем белом свете. За жирные сливки и рыбу без костей, но больше всего за возможность спать на пуховой подушке с правой стороны кровати. И кошка эта никак не могла допустить, чтобы хозяйка испортила свою и без того никчемную жизнь плохо спланированной местью, поэтому она вильнула хвостом, рассыпав по полу домино, на которых и поскользнулась мисс Шэрроуз в полутемной кухне.

Ее косточки раскрошились о начищенную плитку, кровь залила подол. Она на секунду посмотрела в лицо смерти и со стыдом отвернулась – вовсе не таким она представляла свой конец. Мисс Шэрроуз решила выжить. И, лежа в светлой больнице, уверилась, что кто-то наверху все же присматривает за балансом сил.