– Арабский язык знаешь? – спросил Гаяр.

Разгоряченные атакой воины столпились вокруг своего эмира, с интересом рассматривая горца. Его короткий меч вызывал усмешку, но, возможно, в горах он был более полезен, чем кривая арабская сабля.

– Да, знаю! Я воевал с арабами, – спокойно ответил горец.

– Если хочешь жить, то должен ответить: почему проход для моего отряда закрыт?

Горец усмехнулся. Он уже был готов к смерти: «На все воля богов!»

– Тебе закрыт не только этот проход… Для тебя закрыты горы! Вчера уже пошли вестники, чтобы предупредить племена гор.

– И кто это организовал?

– Не знаю. Я простой воин. Было много золотых монет, но кто их привез, мне неизвестно.

Эмир задумался: «Халиф?! Но враждовать с султаном Египта вряд ли он стал бы! Пожалуй, больше ничего полезного от пленника не узнать…» Он махнул рукой и гулям, стоявший за спиной пленника, взмахнул саблей. Отрубленная голова покатилась по земле, еще что-то бормоча на горском языке. Голову тут же насадили на острие копья, и конный воин поскакал к башне, чтобы воткнуть копье перед ней. Это означало, что защитников башни ждет смерть.

– Воинов перебить, башню сжечь! – подтвердил свое решение Гаяр.

На небольшой возвышенности Гаяр с Адонатой наблюдали, как гулямы вели атаку башни. Сначала они подожгли завал из сухих деревьев, преграждающий путь в горы и дым потянуло мимо стен башни в ущелье, скрытое за завалом. Затем они прикатили с десяток двуколок, защитили их широкими византийскими щитами и принялись из-за щитов обстреливать горцев из луков, медленно подкатывая двуколки все ближе и ближе к башне. И на этот раз Адоната увидела, что ни одна стрела не пролетела мимо бойниц. Стоило защитнику зазеваться и выглянуть между зубцами башни, как одна из града стрел обязательно попадала в него. Приблизившись почти вплотную к стенам башни, гулямы с помощью пращей забросали ее горшочками с греческим огнем, и вскоре пламя охватило одну из каменных стен.

Теперь наступила очередь связанных между собой лестниц. Спешившиеся гулямы под защитой огня лучников понесли лестницы к стене башни. Еще немного времени и воины, прислонив лестницы, начнут подниматься на стены, чтобы уничтожить укрывшихся внутри горцев. И в этот момент произошло невероятное!

Между зубцов башни появилась высокая фигура человека в белоснежных одеждах, и он высоким женским голосом закричал на двух языках: арабском и персидском.

– Пощади, о великий эмир! Мы отдадим полученное от твоих врагов золото и пропустим тебя в горы! Только не убивай нас!

Он протянул руки и уронил к подножию башни кожаный мешочек, наполненный золотыми монетами.

– Кто это? – изумился Гаяр, обращаясь к Адонате.

За несколько дней похода он уже не раз вел с ней беседы, расспрашивая о Византии, и всегда получал исчерпывающие объяснения. Постепенно он проникался уважением к персиянке: она, несмотря на то, что была женщиной, многое знала. И в этот раз, невольно Гаяр обратился к ней за разъяснением, так как мужчина – у него были усы и борода! – был совсем не похож на воина.

– Это евнух! Среди народов на краю гор и равнины есть разные люди…

С появлением человека в белых одеяниях гулямы прекратили обстрел башни, ожидая дополнительных указаний от эмира.

Не дождавшись ответа, евнух поднял руки, и на стену башни вышло еще с десяток мужчин в белых одеяниях. Они высокими чистыми голосами на неизвестном Гаяру древнем языке запели песню, скорее похожую на плач и жалобные женские причитания, чем на мелодию. Хор евнухов крепчал и брал самые высокие звуки из человеческого голоса. Казалось, что они прощаются с жизнью и так страдают, что невозмутимые и жестокие гулямы застыли от ужаса.