– Не виденное можно помнить так, как оно было! – Вот тут хочется спросить: бывает ли, но уже очевидно, что Данте прав более, чем.

Ибо, как и Розанов любимый Борисом Парамоновым очень, хотя и не совсем тоже помнит, так ли это на самом деле, так как само:

– На самом деле, – подвергнуто Розановым доказательству на обрывках газет.

Что значит, осталась только одна мечта:

– Записать то, что осталось от остатков прежней роскоши Эмпирея.

Где, как думал Владимир Высоцкий, видимо, настолько много хулихганили, что закрылся пламенем неугасимым.


– Поэтому никто ни хрена и не помнит толком, сколько их вчера было, а этот олух требует, чтобы отдали все деньги.

– А мы помним? – поддержала ее вторая.


Теперь я успокоился, а то даже чуть за голову не схватился – хотя и не имел такой привычки раньше:

– В тачке у бензоколонки был один парень и две леди среднего пошиба, или три, или все четверо были просто непростыми даже не проститутками, а:

– Тоже фокусниками, как и эти!

– Так бывает? – спросила одна парня, – чтобы нас так нагло преследовали конкуренты? – спросил он прямо так, внутри ее монолога, превратив в монолог, как Неприступная Добродетель маркиза Де Сада тоже троим плюс одна их хозяйка:


– Ни бельмеса – ни хгу-хгу всем их изощренным притязаниям.

– Муми-я! – даже уже без возмущения было констатировано.


И вот так:

– Вспомнить всё, пока что не получалось, ибо гадать, да, можно, что в одной тройке-четверке Алла Пуга, а в другой такая же, но только Мэрилин Мони, плюс их вечно живущие режиссеры, любящие, чтобы, практически всегда было хоть кому-то, но обязательно:

– Погорячее.


– Я привык проводить все свои дела на высоком интеллектуальном уровне, – сказал почти в пустоту, но как оказалось:

– Не совсем, не совсем.

Кто-то попросил объясниться. И я только потребовал устного протокола, с ударением на втором слоге, подписи, что:

– Мы не будем преследовать тебя, как Данте на том свете, – закончила за меня одна такая ушастая девица, что вполне можно думать – нет, не еще один мужик, конечно, но:


– Как раз Беатриче! – и, если такой она была – значит – она еще более носатая, чем Маргарита Михаила Булгакова в роли сестры английской королевы, гораздо более великой блудницы, чем даже немногие.

– Включая и Мери?

– Мэрилин Монро, – повторил я без вопроса, как обычную присказку к тому, что мы сами делаем почти каждый день, а вот в кино:

– Это удивительно, – если иметь в виду одну дворяночку-почтальоншу с велосипедом увлекавшуюся усами то ли из сена, авось и из соломы, – что значит:


– Режиссера хочу! – но, как к нему пробраться из деревни, пока даже не представляю себе.

– Но додумалась, – сказал своё слово и парень, крутя-вертя баранку вместо меня, уже уставшего это мундирить, и внедрившегося между двух или нескольких ми-леди на заднем верхнем сидении, как в вагоне, настолько переполненном, что нижним только радостно, что они внизу, а не могут упасть сверху при внезапном ускорении или торможении, – а ноги верхних?

– Да пахнут сильным-сильным потом, – но в чрезвычайном положении, в котором мы, да, бываем, и что неудивительно, почти всегда, хотя и кажется, что только:


– Часто, – можем понять только своё сильное возбуждение, как Мэрилин Монро, что от подобных случаев всегда носила за нижней резинкой фляжку с коньяком, – авось и Хеннеси.

И в частности:

– Любите ли вы Хеннеси, как люблю их я?

– На вы?

– Это смотря, мил херц, из какого коньяка его делают: из трех или из пятизвездочного.


И все были рады этой мазурочной болтовне, надеясь, что вторая похожая тачка нам теперь и не встретится.

– Или ушла далеко вперед, или.