Пока он предавался размышлениям, мать вернулась.

Бормоча что-то себе под нос о тяжелой жизни и вредных соседях, она бросила коробку с продуктами на пол и принялась разбирать ее. Трехкилограммовый пакет риса, большая вакуумная упаковка кимчи, месячный запас консервированного тунца, несколько пачек печенья – все это она быстро распихала по кухонным шкафчикам.

– Пойду тележку отнесу, сейчас вернусь. Лежи, раз нога болит, – сказала мать, выходя из дома.

Через пару минут в дверь постучали. Чан насторожился. Мать никогда не стучит. Опираясь на спинку кровати, он медленно поднялся и, прихрамывая, поплелся к двери. Распахнув ее, он замер. Накручивая на палец локон волос и выдувая пузырь из жвачки, на пороге стояла Ханни.

– Эй, ты как? Все в порядке после вчерашнего? – не дожидаясь приглашения, она вошла в дом и огляделась. – Я тут принесла тебе эластичный бинт, говорят, его надо потуже затянуть на лодыжке. Поможет при растяжении.

Чан молча смотрел на нее, все еще держа дверь открытой. С совершенно невозмутимым видом девушка взяла его за руку и потащила к дивану.

– Садись, я тебе забинтую.

Чан неловко опустился на диван. В голове его метались мысли. Откуда она здесь? Как она его нашла? Следила за ним? А вдруг вернется мать? В комнате не убрано! И носки несвежие!

Вспомнив про носки, он стыдливо подобрал ноги, надеясь, что Ханни не заметит.

– Что ты здесь делаешь? – наконец выдохнул он.

– Чан, ты какой-то… странный! Говорю же, бинт принесла. Давай ногу, сейчас затяну. Без бинта нельзя, – ответила Ханни и опустилась на корточки перед ним, рывком сняла носок с больной ноги и аккуратно, медленно принялась бинтовать лодыжку своими тонкими пальчиками.

– Готово! – радостно воскликнула она, закончив проявлять заботу.

Чан все еще ошарашенно смотрел на нее.

– Ханни, скажи честно, ты следишь за мной? Зачем? Это какой-то розыгрыш от парней из школы? Вы меня снимаете скрытой камерой?

Все еще сидя на корточках, она вдруг стала очень серьезной. Видя, как в глазах Чана собираются слезы обиды, она ласково провела рукой по его щеке.

– Это не розыгрыш, Чан, не бойся! – почти нежно проговорила она. – Я просто забочусь о тебе.

В комнате повисла неловкая тишина. За окном скрипнула калитка. Вернулась мать.

– Ну, мне пора, – вскочила Ханни и в мгновение ока выскользнула в открытое окно гостиной, напоследок одарив Чана своей фирменной озорной улыбкой.

В дом вошла довольная мать в компании господина Кима, пьяницы с соседней улицы. По случаю получения продуктовой коробки у них намечалось богатое застолье. В руках у Кима позвякивал пакет с бутылками.

Чан досадливо выругался и, прихрамывая, ушел в свою комнату.

Вторая встреча с Ханни оставила больше вопросов, чем ответов. Он все еще ощущал прикосновение ее руки на своей щеке. Внутри него что-то судорожно сжалось, когда она коснулась его. От этого чувства ему стало очень не по себе.

В какой-то момент его охватил ужас. Что если в понедельник, когда он придет в школу, на доске объявлений будет висеть его фото с Ханни и какая-нибудь мерзкая, похабная надпись.

2.

Хлопнув дверью так, что содрогнулись стекла, Ханни вырвалась из дома в объятия ночи. Ссора с отцом полыхала в груди, как тлеющий уголь. Господин Хван, словно заевшая пластинка, вновь завел свою нудную песню о ее поздних возвращениях в город.

– Ты – кровь древнейшего рода ругару. Мы не какие-нибудь выскочки-полукровки, и свято храним тайну своего существования, – вещал Хван Бок Ён, усадив дочь в глубокое кожаное кресло, словно на трон для провинившейся принцессы.

– Как ты верно заметил, папа, я – из древнего рода демонов-ругару, и прекрасно знаю, как контролировать свою трансформацию, – парировала Ханни, исподлобья бросая на отца испепеляющий взгляд. – Мы с мамой постоянно бываем в городе, когда ходим по магазинам или в спа. Я знаю все правила!