Пока я всё это обдумывал, высокопоставленный господин с большим свитком в руках взобрался на моё бедро, взошёл на грудь, развернул императорскую верительную грамоту и показал её мне. Затем он стал говорить и проговорил около десяти минут, указывая при этом вдаль, в ту сторону, где, как я потом узнал, находилась столица и резиденция императора страны. Я жестами попросил его вернуть мне свободу, но он отклонил это решительным движением головы.

Наконец Гурго и его свита любезно раскланялись и удалились. Тут множество человечков кинулось ко мне; среди общего крика часто повторялись слова «Пеплам селян». Верёвки, удерживавшие меня с левой стороны, развязали, а раны от стрел натерли какой-то целительной мазью, от которой зуд и боль сейчас же прекратились. После этого я заснул. Проспал я, как мне сказали после, восемь часов; оказалось, что к вину, выпитому мной, было примешано какое-то снотворное средство. Во время моего сна жители этой удивительной страны приступили к перевозке меня в свою столицу. Несомненно, это было для них большим и трудным делом: шутка ли переправить такого большого человека в столицу, в резиденцию самого императора! Но люди эти – прекрасные математики. Благодаря поддержке со стороны императора, славившегося покровительством наукам, они достигли больших успехов в механическом деле. Они делают экипажи на колёсах для перевозки леса и других тяжестей. Император часто строит громадные военные корабли, многие из которых достигают в длину девяти футов; корабли сооружают в местах, где есть строевой лес, и оттуда перевозят к морю. Пятьсот плотников и столько же извозчиков-крестьян соорудили удивительные дроги: длина их равнялась моему росту, а высота достигала трёх дюймов; эта платформа была снабжена двадцатью двумя колёсами. После этого было вбито восемьдесят кольев, снабжённых блоками; поперёк моего тела от шеи до ног перекинули столько же поясов, и меня начали переносить на приготовленную подвижную платформу. Девятьсот рабочих изо всех сил тянули за канаты, и потребовалось около трёх часов, чтобы поднять меня. Я спал так крепко, что ничего не чувствовал. Я узнал всё позднее из рассказов. Когда меня привязали к телеге, в неё было впряжено полторы тысячи самых рослых, сильных ломовых лошадей; они были так крупны, что всего две из них могли поместиться на моей ладони. От столицы нас отделяло расстояние, которое я мог бы пройти менее чем в час; мы же ехали целые сутки, а ночью остановились в лесу для отдыха. Возле меня выстроился караул: по пятьсот гвардейцев с каждой стороны. Одни стояли с факелами, другие – с луками, готовые стрелять при первой же моей попытке двинуться с места. К полудню следующего дня до города оставалось не больше полутора сотен средних человеческих шагов. К нам навстречу вышел император Бимбул XVII со своей супругой Цимпиллой и со всем двором. Храбрый император захотел сейчас же взобраться на меня, но супруга и все придворные заклинали его не подвергать свою драгоценную жизнь такой опасности, и он, уступив их просьбам, отказался от своего рискованного намерения. Там, где мы остановились, находился громадный, величественный старинный храм, в котором уже давно не совершали богослужений. Ворота его оказались настолько высоки, что я мог пролезть в них ползком, а внутри было достаточно просторно, чтоб я мог там свободно растянуться. Мою левую ногу приковали ко входу этого храма. Для этого понадобилась девяносто одна цепь, толщиной в обыкновенную дамскую цепочку для часов, и работали над этим тридцать шесть слесарей. Напротив храма стояла громадная башня, вроде Вавилонской, она была вышиной почти с меня; император со свитой взобрались на неё, чтобы лучше разглядеть меня. Толпа маленьких людей, собравшаяся из столицы, чтобы видеть меня, насчитывала сотню тысяч человек, и, наверное, не меньше десятка тысяч из них разгуливало по моему телу. Каждый человечек был не тяжелее, чем наше обыкновенное письмо, а четверо весили приблизительно столько, сколько одно небольшое куриное яйцо. Тяжесть новорождённого ребенка равнялась весу небольшой ягоды крыжовника. Давление этой толпы, помещавшейся на мне, было бы вполне терпимым, если бы только все они вели себя немного деликатнее. Многие даже не трудились вытереть башмаки, прежде чем на меня взобраться; они бесцеремонно хлопали и тыкали меня своими палками и тросточками, а некоторые забывались настолько, что стучали ими по моему лбу. Некоторые залезали во все мои карманы, во все складки моей одежды, а другие взбирались мне на нос, как на башню, чтобы насладиться оттуда красивым видом. Один дерзкий парень вскарабкался на мою нижнюю губу и, по-видимому, обсуждал с другим, поместившимся на верхней губе, какова ширина моего рта. Это мне показалось особенно скучно, я не вытерпел и зевнул. Тогда они с криком ужаса бросились бежать. При дыхании мои грудь и живот равномерно поднимались и опускались, и у многих началась морская болезнь; а когда одна неосторожная дама сломала себе ногу, нечаянно попав ею в петлю моего жилета, император опубликовал указ, в котором под страхом смертной казни запрещалось взбираться на меня без особого на то разрешения. Верёвки, которыми я был привязан к телеге, были сняты только после того, как я со всеми предосторожностями и самым тщательным образом был прикован цепью за левую ногу; и только тогда, в первый раз с тех пор, как я попал в эту страну, я мог подняться во весь рост. Один общий крик вырвался из уст собравшейся толпы. Человечки давно знали, что я настоящий великан, но всё же они не могли себе представить, что их находка таких чудовищных размеров. Прошло довольно много времени, прежде чем они немного успокоились.