– Что врать будем? – спросил Седлецкий.

– А зачем врать? – удивился генерал.

– Кто же поверит, что бандиты пригласили нас на допрос о каких-то паршивых ящиках!

– Не поверят – плевать! – ощерился Федосеев. – Я ни перед кем отчитываться не собираюсь. Пусть передо мной отчитаются: почему у них всякая сволота генералов ворует?

– Как хотите, – пожал плечами Седлецкий. – Вы уверены, что не выдали ценную информацию? А что, если в ящиках, о которых нас так настойчиво расспрашивали… Оружие какое-нибудь новое для вашего друга Карима!

– Голубчик… – отмахнулся генерал. – Если бы такое оружие со мной переправляли… Чай, шепнули бы на ушко! Я же не мешок с картошкой, а генерал-лейтенант. Кроме того, никакого нового оружия у нас нет. Военная наука тоже денежки любит. А пока ее, эту науку, делят, как цыган сало, никаких денег не хватит.

Они уже поднялись из лощины. и двинулись к мосту. Вдалеке, в крохотных раскрывшихся воротах военного городка, сверкнули под солнцем стекла.

– Машину послали, – сказал Федосеев. – Можно посидеть…

– Почти уверен, – настойчиво сказал Седлецкий, присаживаясь рядом в кювете, – что в ящиках нечто очень важное. Лучше вообще не касаться этой темы. Нас выкрали, привезли в пещеру, связали и бросили. А мы освободились и удрали.

Через минуту на бешеной скорости подлетела открытая машина, набитая солдатами. Из кабины выпрыгнул полковник Лопатин:

– Не ранены?

– Нет, – скучно сказал Федосеев, с кряхтением поднимаясь. – А почему ты, полковник, сам во все дыры лезешь? Дивизию вот бросил… Давно пистон не получал?

Лопатин покатал желваки на скулах, но сдержался:

– Все нормально, товарищ генерал-лейтенант? Не били?

– Не успели, – проворчал Федосеев, по-хозяйски забираясь в кабину. – Поехали, поехали! А то стоим, как это самое…

В военный городок в прошлые наезды Седлецкий не попадал – тут служил надежный Мирзоев. Теперь он с любопытством вглядывался в растущие на глазах постройки. Городок за мостом уютно стоял в седловине между двух невысоких хребтов. С гор бежал, впадая в реку, мелкий ручей, деля территорию военного городка почти на равные части. По берегам ручья был разбит пихтовый парк с беговыми дорожками, плацем и спортивной площадкой. С одной стороны парка подковой, повторяя изгиб хребта, стояли ладные двухэтажные домики для офицерских семей, с другой – поднимались казармы, бетонный куб штаба дивизии и технические ангары. Дорожки с побеленным бордюром, клумбы в плетеных оградах, подрезанные деревья у штаба – все выдавало аккуратность, хозяйственность здешних начальников. Солдаты, выпрыгнув из машины, не разбрелись, как стадо, а построились и ушли четкой шеренгой, в такт отмахивая загорелыми кулаками.

В офицерской столовой Федосеева и Седлецкого угостили овсяной кашей, заправленной крохотными порциями подсолнечного масла. Открыли банку говяжьей тушенки. Пообедали бывшие пленники и беглецы с аппетитом, не отказавшись от стакашков с разбавленным спиртом.

Если гости и разглядывали стены, увешанные картинами на батальные сюжеты. Солдаты в старой форме штурмуют перевал… Всадник, похожий на Лермонтова, скачет в дым боя. Казаки в папахах переправляются на лошадях через кипящую горную реку… Не все в картинах удовлетворило бы взыскательный вкус – и перспектива пошаливала, и с анатомией у автора были разногласия. Но зато горы, свет речных долин, фактура камня были переданы мастерски.

– Дембель один оставил, – сказал Лопатин. – Я как узнал, чем он в свободное время занимается… Освободил от нарядов и караулов, послал в город за красками. И сказал: сиди, парень, рисуй. Это твоя главная служба. Так он два года и рисовал. В клубе панно заделал – не хуже Кукрыниксов! В художественное училище поступил. До сих пор письма пишет…