– Обижаешь, Юрик! – закричал старичок, вытаскивая пачку денег.

Через минуту общество пило, пело и плясало. Шум стоял, как в бане в час пик.

– Что это за кузнечик? – крикнул Толмачев Юрику.

– Сергей Михайлович? Лошадник, герой скачек… Круто гуляет. И всегда норовит насвинячить. Хоть бы скорей упился…

Одна из девушек в балахоне повисла на Толмачеве, в уголок потащила, за отдельный столик. Сказать, что Толмачев сопротивлялся, значило бы сильно погрешить против истины… А когда уселся в уголке, под тусклым розовым фонариком, расхотелось ему веселиться, потому что девушка исчезла, а он оказался в компании двух лбов с крысиными хвостиками на затылках, в шнурованных стеганых жилетах. Чикаго, да и только…

– С вами поговорить хотят, – сказал один из лбов в ухо Толмачеву. – Не желаете с нами пройти?

– Конечно, не желаю, – вздохнул Толмачев. – Но особенного выбора у меня, как понимаю, нет.

– Точно, – сказал лоб. – Нет выбора. Поднимаемся и тихонько линяем. И улыбаемся!

– А расплатиться? – полез в карман Толмачев.

– Дед заплатит, – кивнул на старичка лоб.

Поднялись. Один юноша Толмачева за талию прихватил, совсем по-приятельски, и замурлыкал бессвязно. Выходя на лестницу, Толмачев покосился на шумный и дымный зальчик бара. Алкаши быстро поднимались из-за стола.

Ресторан внизу уже закрыли, мордатый швейцар в гардеробной зевал так, словно хотел проглотить два ряда вешалок.

– Михалыч надолго загудел? – спросил он у Толмачева и кивнул вверх, на дверь бара.

– Наверное, надолго, – сказал Толмачев. – Так что можешь спать спокойно, дружище.

На улице лбы подхватили Толмачева под руки и потащили в ночь, через лужи. Рыкнул мотор, тормознула рядом вместительная иностранная тачка. Толмачева запихнули на заднее сидение, лбы уселись с двух сторон. Тачка рванула с места, и в последний момент Толмачев заметил, как под козырек ресторана торопливо выскочили «голубые». Потом к лицу прижали тряпку с сильным эфирным запахом, и Толмачев почти мгновенно уснул.

Очнулся от того, что машина стояла. Впереди, в свете фар, фигура в блестящем дождевике открывала решетчатые ворота. Голова разламывалась, и Толмачев против воли застонал.

– Потерпи, – миролюбиво сказал один из лбов. – Отходняк всегда такой – ломовой. Сейчас попьешь – все пройдет.

Ворота раскрылись, машина въехала в темный, густо заросший кустарником, двор.

– Где мы, если не секрет? – спросил Толмачев.

– Далеко… Километров сто от Москвы. Вываливайся – ждут!

Через узкую веранду они вошли в обычную дачную хижину – две комнаты, деревянная лестница на чердак, разнокалиберная мебель, лампа под старинным розовым абажуром. С хлипкого дивана поднялся сухопарый мужичок. Лицо невыразительное, как монета.

– Благополучно доехали? – спросил.

– Вроде, нормально, – пожал широченными плечами один из сопровождающих, – Тачку меняли, как было велено. Мимо гаишников проехали без задержки. Не тормозили. Раз пять останавливались, осматривались. Никто не нагонял.

– Свободны, – сказал сухопарый. – Посидите на веранде. И не расслабляйтесь. От Николая Андреевича можно всяческих сюрпризов ожидать. Можно ведь, Николай Андреевич?

– Куда мне, – отмахнулся Толмачев. – К тому же голова болит – просто разламывается. Вы что, не могли пригласить более безболезненным способом?

– Могли, – усмехнулся сухопарый. – Но в Москве много любопытных на постах ГАИ. Вы бы еще начали шуметь… А так – все нормально, везут ребята пьяного приятеля.

Он протянул Толмачеву бокал с желтоватой жидкостью и запахом апельсина. Толмачев выпил и через минуту почувствовал, что боль постепенно проходит.

– Поговорим? – спросил сухопарый.