Потому Иван и решил заблаговременно пошушукаться с ним. Типа посоветоваться, а фактически – упредить упреки, которые могли прозвучать в его адрес во время возможных будущих разборок. Он был уверен, что редактор его поддержит. Не может не поддержать перед лицом столько ужасных фактов. С такими мыслями Карагай заглянул в начальственный кабинет.

Кабинет руководителя издания, в отличие от обветшалых редакционных коридоров и туалетов, выглядел вполне достойно. Он был в меру широкий и такой длинный, что пятиметровый стол для совещаний ничуть не мешал ни рабочему месту редактора, с одной стороны, ни подходу к сейфу и книжным шкафам – с другой. Вся мебель в помещении была одного цвета – цвета топленого молока. От двери к начальственному столу-аэродрому вела красная ковровая дорожка, потертая, но еще довольно сносная. Все это досталось «Шахтерской губернии» от регионального комсомольского* органа печати под названием «Молодой коммунист», каковым газета значилась до перерегистрации в начале девяностых*.

Долганов был выходцем из села, прилепившегося к южной столице края. После окончания филфака тамошнего пединститута работал сначала в районной газете, затем был приглашен в региональное издание, где и дорос до редактора – во многом благодаря своему умению ладить со всеми и сглаживать острые углы. Немного выше среднего роста, плотного телосложения, с наметившимся животом, большими залысинами и добродушным округлым лицом, Евгений напоминал сытого и вполне довольного жизнью деревенского кота лет восьми-десяти.

В редакции все звали его просто Женей.

Заметив краем глаза заглянувшего в кабинет расследователя, редактор приветливо махнул рукой с чернильной авторучкой между толстыми пальцами. Шариковые ручки он категорически не признавал. Это было вполне нормально для человека, за спиной которого висела огромная картина с изображением усталой рабочей лошади, лежавшей посреди цветов на лугу.

– А, это ты, Ваня! Заходи, заходи! Только недолго, ага? Мне скоро надо ехать.

Редактор быстро просматривал лежавшие на столе бумаги, некоторые из них закидывал в черную борсетку. Покончив с бумагами, он достал из верхнего ящичка стола кассетный диктофон. В раздумье ненадолго сощурился, словно кот на пойманную птичку, и положил диктофон обратно в стол.

Карагай, устроившись за приставным столиком, с интересом наблюдал за этими манипуляциями.

– Ты это куда намылился? Как на битву, собираешься…

– А это и будет битва. Ага. Еще бы знать, какое оружие на нее взять… Дела наши, Ваня, сам знаешь какие. И ни малейшего просвета. Что же, мне ждать, когда совсем не будет денег на бумагу и типографию? Они только об этом и мечтают. – Редактор хмуро зыркнул на потолок. – Не дождутся! Короче, решил я угостить обедом нескольких денежных мешков. Может, по пьянке уболтаю кого-нибудь на помощь газете. Жалко только, самому придется выпить. – Долганов не выглядел удрученным, но голос у него не излучал обычного оптимизма.

– Хорошая у тебя работа, – попытался пошутить Карагай.

– Ты что, издеваешься?! У меня же язва… А ты чего пришел? Что-то срочное? – Редактор откинулся на спинку кресла, сложив руки на животе. Этот жест означал, что он приготовился слушать, но не обещал согласиться.

– Да как сказать… – Иван немного замялся, всем свои нутром почувствовав трудность стоявшей перед ним задачи. – Я хочу заняться темой платных медуслуг. Провести специальное расследование.

Редактор недоуменно приподнял бровь.

– Расследование? По медуслугам? С чего бы вдруг? Мы же, кажется, целую полосу по медицине раз в неделю выдаем. Плюс через день да каждый день идет реклама от Терфонда ОМС. Куда уж больше?