– Конечно. Ты что, радость моя, совсем меня простофилей считаешь? Я знаю, что ты там работаешь и каких трудов тебе стоило найти эту работу. Если я там что-нибудь копну, а копать плохо я не умею, то тебя оттуда мигом вытурят. Но я же не враг тебе, Алечка. Ты же не считаешь меня своим врагом?

– Дурак… Ну, дурак! – Альбина снова пристроилась к нему на плечо. – Ты отец нашего ребенка. Как же я могу считать тебя врагом? Так не бывает, – проворковала она, но в голосе ее не чувствовалось энтузиазма.

Карагай послышались фальшивые нотки. Правда, он не был до конца уверен, что супруга сфальшивила. Вдруг ему показалось?

– Еще как бывает! – огорченно заметил он. – Если человек не обзаводится врагами, то ими рано или поздно становятся друзья или близкие. Но нам с тобой это не грозит, потому что чего-чего, а врагов у меня хватает, – с нервным смешком закончил мужчина.

– Да уж… Ты вот смеешься, а я ведь, Ваня, серьезно. Ты нашу больницу никогда не трогай, ладно? Я не хочу лишиться этого места. Мне там нравится. Обещаешь?

Голосок Альбины приобрел очень нежную, грудную интонацию, которая всегда его завораживала. Эта интонация – смесь девичьей чистоты и обольстительности опытной куртизанки – могла растопить любой лед. Карагай еще плотнее прижался к гибкому телу подруги, и рука его нащупала край ее ночной рубашки.

– Обещаю, – как бы между делом прошептал он. – Какой разговор? Конечно, обещаю. Мы же с тобой обсуждали эту тему.

Альбина затихла в его объятиях. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, и со стороны могло показаться, что в этот миг они находятся на одной волне. Иван осторожно гладил внутреннюю сторону бедра супруги и уже, кажется, начал верить, что калитка вот-вот откроется… Но, видно, кто-то свыше посчитал, что в данный момент они должны находиться на разных волнах и наглухо захлопнул ворота. Альбина неожиданно произнесла:

– Ванечка, ты в следующий раз будь внимательнее с игрушками для Машки. Она пока еще только в садик ходит, а ты купил игру для среднего школьного возраста. Довел ребенка до слез! Папочка, называется…

Она убрала с себя его руку, выключила торшер, поправила ночную рубашку и подушку, улеглась свободнее. И, сладко зевнув, с чуть заметной интонацией сварливой старушки сказала:

– Давай спать. Завтра мне на работу. Ты-то можешь дрыхнуть сколько хочешь, а нам приходится рано вставать.

Через несколько минут дыхание у нее стало глубоким и ровным.

Провалявшись в постели почти до десяти часов, Карагай не пошел ни в какую поликлинику, а сразу поехал в контору. Захлестнувшие его накануне эмоции и переживания с началом нового рабочего дня превратились в непреодолимое желание заняться темой так называемых платных медуслуг. О чем ему хотелось срочно поставить в известность редактора.

Вообще-то темы своих материалов он никогда и ни с кем не согласовывал. Чай, не мальчик-первогодок… В отделе расследований он числился один и был как кум королю: все зависело от его желания, его личного отношения к информационному поводу и просто воли случая. Такой режим его работы распространялся на все сферы жизни страны и регионального сообщества, кроме медицины и всего с ней связанного.

Проблема была в том, что медициной и всем с ней связанным в «ШГ» ведала Марина Викторовна Шумская, прокуренная особа пенсионного возраста с властным голосом. Она, как и Иван Карагай, тоже была старожилом редакции, даже еще более ранним, и единственным сотрудником другого специфичного отдела, который так и назывался – медицинский. С годами старая журналистка тоже заработала негласную привилегию писать о чем пожелает и очень не любила, чтобы кто-нибудь вторгался с пером на ее поле. И еще один нюанс. Со временем госпожа Шумская стала в редакции незаменимым помощником при организации доступа к медицинским светилам и при выбивании направлений на лечение в столицу и за границу – не для самих журналистов, так для их родственников и знакомых. Все эти обстоятельства поставили заведующую медотделом в совершенно исключительное положение в коллективе. И все бы ничего, но женщина отстаивала «свою» тему с такими шумом и страстью, с какими африканские антилопы топи бьются за право обладать самцами. Редактор ее откровенно побаивался.