— Вот и явился я за ней. А как по-другому? Знаю, ждет и надеется на меня. Плачет, наверное, денно и нощно.

Старик кивнул и сочувствующе похлопал его по плечу:

— Вижу, правду говоришь. Только не отдаст Берендей девушку, не таковский он. Ты думаешь, одна она у него? Ан нет. Многих он приволок, но пока ни одну не отпустил.

— А зачем ему столько? Боян сказал, что старый он уже, — спросил Гриша.

— Девок-то много, а наследника – ни одного, — прошептал старик. — Потому и тащит их к себе. До сих пор надеется, что кто-нибудь сына ему родит. Только зря это. Говорят, проклят он, поэтому род его не продолжится.

— За что проклят-то? — вполголоса спросил Боян.

— По молодости много плохого творил. За то и расплачивается, — он нравоучительно поднял указательный палец вверх. — Сызмальства себя беречь надо и дурного не делать, тогда и в жизни порядок будет. А теперь ты говори, чей будешь и откуда? — обратился он к Грише.

Тот нехотя рассказал о своем прошлогоднем перемещении и охоте на Пустынного демона, о предстоящей свадьбе и разговоре с Лидой.

Старик сначала пытался скрыть улыбку, но в конце не выдержал и загоготал:

— Так и сказал: с Акулиной в баню? А она что же ответила?

Гриша признался, что потом ему стало стыдно перед Лидой за свое поведение, но другого выхода, чтобы избежать свадьбу, он не нашел.

— Оба правду говорите, — кивнул старик. — Так уж и быть, помогу вам. Сегодня переночуете у меня, а завтра решим, что делать.

— Нам бы только бляху где-нибудь найти, — возразил Боян. — А там уж разберемся: что к чему. До ночи еще долгонько, успеем Берендея навестить.

Однако старик замотал головой, отложил игрушку и показал крючковатым пальцем налево. Гриша повернулся и увидел, как над далекими лесистыми холмами заклубились темные тучи.

— И часа не пройдет, как долетит до нас. С Грозовым Владыкой на улице лучше не встречаться: зальет, ослепит и застудит.

— С каким еще Грозовым Владыкой? — хмыкнул Гриша. — Ты язычник, что ли?

Старик сказал, что не знает слова «язычник», но в богов верит. Он подозвал девочку, вручил деревянное существо, напоминающее белку, и пригласил путников в землянку. Боян с готовностью последовал за ним, а Гриша, словно окаменел, глядя перед собой. То, что он принимал за резные бревна, были деревянными идолами. Они стояли возле каждого дома и пялились, как ему показалось, с ненавистью и злобой.

— Господи, спаси и сохрани, — прошептал он, перекрестился и, опасливо оглядываясь, попятился ко входу в землянку. — Угораздило же попасть к язычникам. Надеюсь, грехом не будет считаться. Ведь не по доброй воле я сюда попал.

***

Гриша спустился вниз по лестнице, открыл дверь и очутился в обычной деревенской избе, каких много в Вольгино. Только маленькие окна под самым потолком со слюдой вместо стекла и земляной пол подсказывали, что он в землянке.

— Зовут-то тебя как? — спросил Гриша старика, что-то ищущего за большой печью с лежанкой.

— По прозвищу зовите: Окунем, — отозвался он и вылез с закрученным грязным матрасом. — Вот на нем и поспите. Если встряхнуть, то будет, как новый.

Гриша отказался, скривив от отвращения губы:

— Я на скамье посплю.

— А я вообще спать не буду, — важно заявился Боян. — Ты лучше скажи, откуда прозвище такое заимел: Окунь. Рыбак, что ли?

— Рыбак, — кивнул он и снова затолкал матрас за печь. — Только Окунем меня назвали, когда я во-от такого окуня поймал.

Он развел руки и показал рыбу размером с сажень.

— Как же она тебя не съела? — засмеялся Гриша, но тут от мощного порыва ветра заскрипела крыша и дождь забарабанил по окну.

— Быстрее дошел, — шепотом сказал Окунь и закрыл дверь поплотнее. — Не послушались бы меня, пригнул бы вас к земле Грозовой Владыка.