Аксёнов вздохнул вместе с ним, покачивая головой – не на тот ответ он рассчитывал, но всё же сказал задуманное:

– Просто я Григорий Фёдорович, мне показалось это забавным совпадением.

– Надо же, – качнул головой каретник, – мне теперь тоже. Это красиво. Тебе идёт.

– Благодарю…

– И васильки тебе тоже идут.

Аксёнов уже и впрямь так свыкся с венком, что совершенно позабыл о нём, поэтому тотчас же проверил рукой не слетел ли. Федя эти порывы увидел и поправил ему венок сам, высвободив для этого ладонь, зажав в другой поводья.

– Я знаю как василёк на латыни называется, – стал удачно уводить тему разговора в другое русло Григорий.

– Удиви меня, – по-доброму усмехнулся молодой каретник, снова взяв управление в две руки.

– Centaurea.

– «Василёк» всё-таки звучит красивее.

– Согласен.

– Выходит, вас там и латыни обучают? – заинтересовался спустя какое-то время поездки Фёдор.

– Не шибко много, – потряс головой Аксёнов, слегка разморённый летним зноем, – я больше сам учил. Книг много читаю.

– Похвастай тогда, что умеешь, – немного улыбнулся Федя, ведя лошадь в гору.

– Как же мне?

– А ты спой, – тут же ответил молодой каретник.

Он был весьма находчив, ведь желал проверить правда ли всё, что про Гришу говорят.

– Ты меня озадачил… – признался Аксёнов.

– Всё равно дорога длинная, спой, – просящим тоном повторил молодой человек.

Несмотря на своё смущение, Григорий был слишком уставшим от жаркой погоды за день, чтобы отпираться дальше. Ему в голову пришёл в тот момент только реквием, который ещё относительно недавно он исполнял, преисполнившись вдохновения, в музыкальном зале. Юноша набрал побольше воздуха в грудь:

– Lacrimosa…

Вдовин Федя слушал этот проникновенный голос и только диву давался, что такой вообще существует. Ему даже на секунду показалось, что около него снова поёт клирос, что он не ведёт лошадь по неровной дороге, а слушает издалека богослужение.

– Мочи больше нет, жарко… – проговорил вдруг Аксёнов, допев практически до конца.

Тогда мысли все в голове Фёдора рассеялись, как туман, а сам он вполоборота повернулся к другу:

– Умаялся?

– Немного… – кивнул Гриша, откидывая голову на бортик.

– Не сиди со мной, спрячься под навес.

– Потерплю, – слабо махнул рукой юнкер, – искупаться бы.

Молодой каретник убедился ещё раз, что с товарищем всё хорошо, а потом повернулся обратно и, вздохнув, увёл коня левее.

Телега раскачивалась, проезжаясь колёсами по дорожным ямам, а Аксёнов давно задремал под навесом под монотонный звук.

– Гриша, погляди, туда ли мы приехали? – окликнул его молодой каретник, останавливая лошадь, и только потом повернулся, – Гриша?

Фёдору представилось лицезреть, как друг его мирно спал на одеяле, бережно сложив венок васильковый рядом с собой. Вдовин глубоко вздохнул, будто пытаясь скинуть всю ту усталость, что накопилась на несколько дней поездки. Григорий всё это время старался быть с ним. Вероятно, они винил себя за то, что будет в управлении повозкой бесполезен, поэтому лишь бодрствовал вместе с товарищем и днём, и ночью. И лишь в последний юноша не смог удержаться и всё же заснул.

Васильковый венок рядом с ним, несмотря на то, что был сорван давно, не увядал, а лишь осторожно засыхал. Вероятно, над этим постарался и сам Аксёнов.

– Гришенька… – наконец постарался разбудить его Фёдор, забравшись к нему под навес и взяв его за руку.

Спустя несколько мгновений Григорий действительно проснулся. Он медленно открыл свои зелёные глаза и сначала оглянулся, а как только понял, что его держат за руку, то сразу повернул голову к другу, начиная молча смотреть на него.