– Поди… Поди умойся… – тихо и торопливо проговорил Гриша, указывая в нужную сторону, – там, в низине… родник.

Молодой каретник ничего на это не ответил, а лишь опустил свои руки, кивнул и стал спускаться с пригорка. Молодой человек предполагал, что его друг хочет на мгновение побыть один.

Тем не менее, у подножия небольшого склона, куда и отправил его товарищ, действительно был родник. Федя присел у самого его истока и зачерпнул воды. Проточная влага приятно обволакивала колючим холодком пальцы, отчего те на секунду немели, а потом даровала свежий румянец щекам. Капли скатывались по загорелой шее и исчезали в вороте рубахи, впитываясь в ткань.

Гриша же остался стоять как был. По его ладоням в этот момент прокатывался жар. Он приложил их к ещё холодному дну плошки, чтобы те меньше подрагивали, а потом глубоко вздохнул и огляделся по сторонам.

При возвращении друга, Аксёнов уже сидел на козлах, держа в ладони что-то вроде свёртка, поэтому на каретника юноша сразу обратил внимание:

– Как тебе водица? – будничным тоном спросил он, чуть задирая голову, чтобы взглянуть на подошедшего.

Каштановые пряди тогда откинулись с его лба и осели на плечи.

– Если ты про ту, что была из посуды, то воды слаще я не пил, – с озорной улыбкой проговорил Федя, потряхивая ретивыми смольными кудрями на макушке и плюхаясь на козлах рядом.

– Я вот ещё собрал, держи, – быстро растерявши весь пыл, ответил Григорий и вложил в руки товарища кулёк из платка.

Платок тот был величиной с две ладони, и когда тот раскрылся, то из него покатились синие ягоды черники.

– А ты сам-то ел? – настороженно поинтересовался Фёдор и повернул голову.

– Да-да, конечно, – закивал Гриша и скорее отвернулся.

После этих слов Федя наконец выдохнул и смог есть. Чтобы не смущать товарища, закидывая ловкими пальцами ягоды в рот по одной, он встал и отошёл чуть подальше.

Конь преспокойно жевал траву вокруг повозки, а Аксёнов непонятно от чего продолжал румяниться. И никак ему было не остыть.

– Что ж за напасть-то, – пробурчал себе под нос Григорий, но тут же развернулся, когда его окликнули.

– Гришенька!

Юноша с трепетом забегал глазами, а потом сфокусировал взгляд на стоящем рядом Феде.

– Держи, – сказал тот и одел на голову друга венок из васильков.

Аксёнов хоть и видел, что было в руках у товарища, но ладонью всё равно провёл по шелковистым лепесткам, не отводя от Фёдора взгляда.

– За что мне это? – совершенно искренне спросил Гриша.

– Просто так, – добродушно пожал плечами молодой каретник, а потом вернулся на козлы, – едем дальше?

– Да… – растерянно от такой милости пролепетал Аксёнов, придерживая венок, – пожалуй, едем. Лошадь поена.

Григорий перелез в повозку и устроился на полу за козлами, чтобы головой выглядывать на дорогу. Федя же выждал пару секунд, пока конь поднимет голову, а потом слегка хлестнул его поводьями:

– Вперёд, пошла!

И повозка тронулась. Грише жаль было покидать это поле, будто он уже успел сродниться с ним.

– Федюш, а как всё-таки твоё полное имя? – посреди пыльной летней дороги завёл вдруг беседу Аксёнов.

– А тебе зачем? – вроде серьёзно, а вроде и спокойно спросил молодой каретник, не повернув однако головы.

– Да просто любопытно, – пожал плечами Гриша, облокотившись о борт телеги, чтобы самому взглянуть на товарища, – как тебя по роду, как тебя по батюшке?

– По батюшке – не скажу, – сразу оговорился Федя, слегка сдвинув брови, – а фамилия… – молодой человек наклонил голову вниз и посмотрел в ответ, тихо усмехнувшись, – ты будешь смеяться.

– С чего бы мне? – недоумевал юнкер.

– Вдовин, купчий сын, – сухо ответил Фёдор и со вздохом то ли от зноя, то ли от ещё чего добавил, – так всё и правда. Нету у меня сейчас на свете никого.