– Не нужно было тащить тебя сюда, – проворчал он под нос, слегка встряхивая ее за плечи. – Теодора! Ты слышишь меня?

Она кивнула. Белые губы едва заметно пошевелились, но так и не разжались.

– Ну же, Тео, приди в себя, – голос Баглера стал немного мягче. Он никогда не видел ее строгие глаза такими растерянными, и это вдруг стало именно тем, что пошатнуло его нерушимое самообладание и холодность. – Все нормально, тебе не нужно больше на это смотреть… Прости.

Баглер держал ее лицо в ладонях и слегка успокоился, заметив, как сфокусировался и отвердел ее взгляд.

– Ты сможешь поговорить с ним? Это очень важно, Тео, хотя я ненавижу себя за то, что мне приходится просить тебя делать это сейчас. Но мы должны. Потом я сразу отвезу тебя домой, хорошо?

Она снова кивнула, не сводя глаз с его лица и ощущая, как приходит в норму дыхание.

– Умница. Веринг проводит тебя к хижине, да? Я приду, как только смогу, думаю, мне нужно еще несколько минут. Можешь дождаться меня, и мы вместе проведем допрос.

На этот раз она помотала головой отрицательно, но не потому, что отказывалась идти или ждать его.

– Это не он, – прошептала Теодора.

Баглер озадаченно взглянул на нее, убрал ладони с лица, уступив его холодному ветру, сжал ее плечи.

– Что ты имеешь в виду?

– Проводник этого не делал. Я… Я уже видела такие раны, точно такие же. Это сделал не человек.

Баглер ждал, нахмурив брови.

– Коронер скажет тебе то же самое.

– О чем ты? Если не человек, то…

– Это волк. – Теодора сделала глубокий вдох и нервно выдохнула. – Эту женщину растерзал волк.

Баглер ничего не сказал, лишь еще какое-то время вглядывался в побелевшее лицо, ничем не отличающееся теперь от снежного фона позади.

– Веринг! – крикнул Баглер и отпустил Теодору лишь тогда, когда из-за ледяного нароста появился высокий полицейский с покрасневшим от холода носом и с челкой, выглядывающей из-под шапки. – Проводи Теодору к хижине. Я подойду позже.

– Да, герр [3] Баглер, – кивнул Веринг и жестом предложил Теодоре пойти впереди.

Внутри хижина, предназначенная для туристов, совершающих восхождение к самой вершине, представляла собой воплощение скандинавского уюта: мягкий ковер, текстильные обои с темным ненавязчивым узором, декоративные деревянные подсвечники и желтые лампы на длинных шнурах разной длины. Узкий стол разграничивал пространство, отделяя зону с двумя двухъярусными кроватями от обеденной с мини-кухней. В прихожей, рядом с небольшим мягким диваном, стояла кованая вешалка, а на стене висело овальное зеркало в массивной раме из натурального необработанного дерева. Оказавшись внутри, Теодора ненадолго замерла возле него, ужаснувшись своему отражению. Но это так мало волновало ее сейчас, что она лишь стянула шапку и едва пригладила наэлектризованные волосы. По дороге в хижину холод подбодрил ее, вернулась способность рассуждать, и к тому времени, как оказалась у входа, она обрела как минимум готовность говорить и решимость отстоять свою точку зрения. Пережитое на вершине потрясение возродило в ней твердое, непреклонное желание быть услышанной. На этот раз.

Она не стала дожидаться Баглера, чтобы начать беседу с подозреваемым, и, расстегнув парку, попросила проводить ее к нему немедленно. Женщина-полицейский лет пятидесяти на вид приказала покинуть помещение всем, кто не задействован в допросе. Спустя какую-то минуту в темной комнате остались лишь Теодора, женщина, отдававшая указания, офицеры, дежурившие у входа, и подозреваемый.

В самом углу, сидя на полу за кроватью, как загнанная добыча, к стене жался маленький сухой человек. Теодора долго не могла рассмотреть его лица: он все время прятал его в коленях и для надежности прикрывал голову руками. Мужчина покачивался из стороны в сторону и что-то непрерывно шептал про себя. Теодора абсолютно не придавала значения его бормотаниям, – в ее практике это было чем-то обычным – пока не оказалась достаточно близко, чтобы разобрать слова. Она замерла и молча смотрела на него с минуту. Человек, загнанный или загнавший себя в угол сам, молился.