– Осталось немного, – крикнула проводница и вскинула руку вверх. Она вела их к первой на тропе хижине, где и находился подозреваемый.

Небольшой домик, рассчитанный на четырех постояльцев, выглядел уютным пристанищем посреди стеклянного мира. Баглер обогнал группу и первым приблизился к полицейским, дежурившим у входа в хижину. Теодора смогла услышать лишь обрывок разговора, из которого, впрочем, поняла, что все здесь, включая самого Баглера, настроены против подозреваемого.

– Ребята осмотрят хижину, – заявил он, оборачиваясь к Теодоре. – А мы с тобой пока прогуляемся к месту преступления. Хочу все осмотреть.

– Хорошо.

Она шла, сохраняя спокойный ровный шаг, сосредоточенная на невидимых трещинах во льду, которые могли запросто стоить жизни, до той самой секунды, пока они с Баглером не обогнули ледовый нарост размером с одноэтажный дом и не увидели до нелепости яркую и неподходящую для этого места картину. Участок, огороженный полицейской лентой, не был ни сизым, ни лазурным, ни любым из возможных, допустимых оттенков. Он резко выделялся багровым неровным пятном, сплошь образованным рваными брызгами, и резал глаза, заставлял задохнуться холодным воздухом от ужаса и неожиданности, как если бы из-за угла выпрыгнул дикий зверь и вцепился когтями в лицо.

Тело молодой женщины было исполосовано неровными надрезами так, что от него практически ничего не осталось. Внутренности, разбросанные по снегу, уже начали покрываться коркой льда. Тело тоже мало походило на человеческое: иссиня-белая плоть слишком долго дожидалась прибытия полицейских и судмедэксперта.

Теодора Холл работала с полицией далеко не первый год. Она отлично справлялась и часто ездила на место преступления для сбора необходимых сведений, анализа психологического состояния потерпевших, оказания первой помощи, составления отчетов или консультации полицейских там, где имела место любая травма психологического характера вкупе с физической. От таких поездок Теодора никогда не испытывала особого удовольствия, но ей хотелось чувствовать себя нужной, помогать своими знаниями и советами – делать именно то, что должна.

Теодора даже не могла бы точно сказать, сколько прошло времени, прежде чем она вновь обрела способность слышать и двигаться – настолько сильным оказалось потрясение, ввергнувшее ее в ступор и холодный страх. Баглер не сразу заметил, что Теодора так и осталась стоять возле ледового нароста, а когда обернулся к ней, ее лицо его испугало. Она посмотрела на него, увидела, как двигаются его губы, произнося что-то похожее на ее имя. Она застыла, отрешилась от звуков, запахов и цветов – от материальности и правдоподобия. Ей показалось, что ставшее вдруг таким слабым и беспомощным тело осталось далеко внизу, пригвожденное к ледяной поверхности Фолгефонны, а сама она смотрит на открывшуюся перед ней картину, замечая все чудовищные детали, которые уже видела однажды, только тогда под ногами был старый деревянный пол, а впереди не вековые скалы, а низкий и покинутый алтарь с позолоченным крестом.

Теодора почувствовала сильную тошноту. Только она и вернула ей связь с телом, с настоящим. Девушка отвернулась и, скользя, зашла за ледяной нарост, согнулась пополам, но желудок отказался облегчать ее состояние. Она так и осталась стоять, прислушиваясь к собственному пульсу. Пульс и крик. Она вновь его слышала с того момента, как переступила порог забытой церкви много лет спустя. Он вернулся и, хотя существовал лишь в ее голове, стал четче. Кто-то попытался увести ее, привлечь внимание. Не узнав Баглера, она скинула с себя его руки, неловко выпрямилась.