– Что эттто?

– Заклинило может, – убеждать стала бабушка.

Она подошла, резко дернула и дверь распахнулась.

– Заклинило, бывает, – опустив глаза вошла внутрь, прихватив поднос с чашками.

Я вытянул трясущуюся ладонь и отчетливо помнил сопротивление секундой ранее.

– Неженка, испугался? Поехали, к маменьке довезу, – пытался шутить Рома. Но радость его не разделял ни морально, ни физически. – Испугался привидения?

– Вот если б знал, что это привидение. Не испугался бы. Пугает неизведанное.

– Оооо, приведение, – развел руками Рома. – Аууууууууууу…

И тут же со стороны улицы, позади ворот донесся резвый девичий смех, словно с насмешкой, с издевкой. Мы переглянулись.

Я ни то, чтобы испугался. Но какая-то тревога разрасталась в сердце еще с раннего утра. Но даже маленькая тревога может доставлять огромные волнения.

– Поехали, а то прекрасные радужки твоих поэтичных зеленых глаз от страха почернели. Скоро драматичное сознание исказится. Заедем в клуб, деревенские байки мигом из головы вытряхнут.

– Не ты ли интересовался, Алиса ведьма или нет? А теперь заливаешь мне, что байки.

– Это все Тимур со своими расспросами, – кинул брат взор на мои запястья, рукава рубашки были подвернуты по локти, – часы не забудь, я в машине.

Часыыыы… Кому я отдал часы? Если кому и расскажу, засмеют. Проще признаться самому себе, что просто спьяну потерял. Но я тогда был трезв. Cнова сжались виски. Надо срочно выкинуть тот странный вечер из головы.

Вошел в дом, бабушка гремела на кухне.

– Я поеду.

– В ночь? Не езжайте в ночь, хоть на рассвете. Вздремните, в пять разбужу, – взмолилась она.

– Я с удовольствием, – скинул тапки и направился в сторону спаленки, в которой ночевал, когда оставался на каникулах каждое лето. Снял одежду, нырнул под одеяло и накрылся по самые глаза. Аромат свежевыглаженного постельного белья, просушенного ветром, уже убаюкивал. Только опустил веки, дверь захлопнулась.

– Матвей, ты меня за идиота принимаешь, – ворвался в спальню обутый Рома.

– Куда обутый, да по коврам, – накинулась на него бабушка с кухонным полотенцем.

– Бабушка, мне ехать надо. Вера ждет, на работе аврал.

– Три часа ничего не изменят. Не пущу в такую темень! – сурово повторила она. – Иду ставни закрывать. Нет бы погостить остались, как выросли разлетелись, кто куда.

– Гаденыш, – прошептал обиженно Рома, увидев мою ядовитую ухмылку, ускользающую под одеяло.

– Прости братец, ко сну клонит. Не обессудь.

– Чтобы тебе черти приснились, – захлопнул он дверь, щелкнув выключатель.

Я повернулся лицом к узорчатому ковру, и прижимаясь каждой частицей тела к тяжелому шерстяному одеялу, расслабился, в надежде выспаться.

Ворочался часа три, проснулся от того, что простыня свернулась в канат и впилась в ребро.

– Полыыыынь – трава горькаяяяя, – напевал пронзительный женский голосок. Я словно повторял его во сне, произнося вслух. Пока отголосок не развеялся из сознания, и я не услышал мерный стук по калитке бабушки. Резко сел, осмотрелся в темной комнате. В окно тут же пробился свет с крыльца, наверное, бабушка или Рома отреагировали раньше.

Скинул одеяло, поднялся и направился в прихожую. Открыв входную дверь, понял, что во дворе никого и тут же потух свет. Но стук в калитку ритмично усиливался. Словно вибрации доносились до меня по тропинке ведущей от калитки. Вбежал в прихожую, пощелкал выключатель, но свет не загорелся, лампочка, видимо, перегорела, схватил фонарь, подвешенный на крюк старенького трюмо.

Вышел на крыльцо, еле уловимая стукотня доносилась со стороны улицы. Не подросток вроде, а в горле пересохло, в затылке запульсировало. Кровь хлынула к ушам. Спустился на два порожка.