Не прошло и сорока минут, как мы с бабушкой – Аглаей Архиповной уже на крыльце попивали ромашковый чай. С лица моего стекала сметана. На царапины она нанесла йод. На шее мне соорудила нагрудник из салфеток. Сил не было даже держать чашку. После принятия деревенских ванн в тазу, хотелось только откинуть голову на кресле-качалке и уснуть до следующего рассвета. Но бабушка с обидой глядела и все намеками бередила позавчерашний разговор.

– Домой-то когда? Весь род переполошил выходками. Такой ладненький, складненький, широкоплечий, а ума…

– Бааа, хоть ты не начинай.

– А вот и начну! И продолжу. Плюнул в лицо старшего брата. Костя-то младше тебя и тот мудрее будет. Ты-то в кого такой бездумный?

– В деда. Я в деда. Суженного твоего. Я ведь тоже весь такой зеленоглазый, элегантный мужчинка, жаль не из двадцатых… – пытался неумело шутить я, чтобы она «слезла» с этой темы.

– Тьфу ты.

– Решено! Я здесь остаюсь с тобой! Мне здесь нравится.

– Та щас! Закатай губу. Мать твоя меня со свету сживет. Дочь печника.

– А она причем? А профессия деда причем? Он нам, между прочим, наследие оставил. А мы предали его последнюю волю – юристы, юрииисты… – обиженно сыронизировал. – Тогда поехали с нами. Там огромный дом, удобства все, горячая вода. Со мной жить будешь в моем флигеле.

– А с чего ты решил, что удобства – это мебель шикарная и вода горячая? Тесно мне там.

– Хааах, тесно?

– Душе тесно, томится она.

– Так и скажи невзлюбила ты маму, как и она Алису.

– Заладил ты.

– А то нет?

– Устроил ты бунт, и что? Все при своих остались. Рома с Верой, Костя с Майей свеклой своей.

– Апельсинкой…

– Да хоть клюквой переспевшей. Зато ты один.

– Обет безбрачия у меня… – расхохотался я от нелепости своего заявления. – Как у деда, троих дочерей родили они с бабушкой, бабушка умерла, он с двадцати шести лет один. Мужик – герой!

– Тьфу, – замахнулась она кухонным полотенцем. – Через месяц помиритесь с братьями, и все забудется. Женишься, куда ты денешься!

– Не забудется. Что вы из меня мямлю делаете! Я не хочу больше ничего обсуждать.

– Алиса-то твоя странная сама по себе была.

– Она просто была не такой, как все. И всех это не устроило.

– В первую очередь тебя. Cначала забавляли ее диковинные наряды и повадки. А потом, и я стала замечать в тебе нотки агрессии и раздражения. Но ты не показывал явно, так как Рома и Тимур имели на нее виды. А ты – эгоист. Не знаю на счет Ромы, но Тима серьезные намерения имел.

– Не неси ерунды. Он тебе это сам сказал? Или его лицо табло с субтитрами и бегущей строкой? Какие намерения. Как он живет? Был бы женщиной смело слыл бы проституткой. – Снова разозлился. – Я мужчина, в первую очередь. Мы почти полгода встречались, а она и держала рядом, и позволять ничего не позволяла, но при этом не уходила. Возможно, сейчас я был бы терпимее. Мне было тогда почти двадцать.

– Ох, не знаю… Не нравится мне эта история в целом. Не должно быть так, что молодые умирают, не повидав жизни, не прожив истинных чувств. Ее смерть не забудется даром, – сжалась бабушка в кресле. – Кошмары мне снятся, побыл бы у меня с неделю.

– Да хоть месяц.

Меня так клонило в сон, не мог даже подняться и направиться в дом. Глаза закатывались.

– Так дремлешь, будто отвара полыни напился. Сны будут красивые…

– Ага, а что полынь психотропное?

– Не знаю, чего «…тропное», но, если грамотно приготовить, сны красивые снятся, либо вещие.

– Угу, – почти сквозь сон пытался реагировать. Только почувствовал, что она накрыла меня пледом, который покалывал чувствительную кожу рук. Я провалился в невесомость.

***

Не знаю, сколько времени спал, но бездарная игра комара на скрипке и великолепный укус были несравненны. Открыл глаза и заметил сидящих неподалеку Рому и бабушку.