Когда кто-то умирает, поначалу мысли о нем приносят больше боли, чем радости.

– Но ее кто-то убил! – прошептала Кира сдавленным голосом, и я, хоть и ненавидел себя за такие мысли, не мог не подумать, как она меня раздражает своими слезами, и страхом, и тем, что продолжает говорить, говорить, говорить о том, чего уже не изменишь. Слишком сильно Кира любила Грету – смерть лучшей подруги сделала ее жалкой.

Грета вела бы себя иначе, она не была такой слабой.

Всю неделю я избегал Диона, но тем вечером согласился встретиться с ним в парке. Мы часто ходили туда по вечерам, если не лил дождь, поскольку парк, хоть он и располагался рядом с городком, был достаточно диким, чтобы создать иллюзию, будто мы находимся далеко от мира. Дорога туда пролегала мимо старой, давно заколоченной пекарни, покрытой бездарными граффити – «Лаури любит Родса», «CYMRU!»[8], «Система тебя ненавидит», – а дальше по пешеходному мостику через речку Огвен и детскую площадку с качелями и горками, после которой уже начинались парковые заросли, пронизанные милями тропинок. Если же вам доставало терпения и в запасе имелось четыре свободных часа, вы могли отправиться дальше к Трегарту, или Майнидд-Лландигаю, или даже через гору к Райуласу. Там же проходила тропинка к дороге, ведущей в карьер.

Мы всегда встречались у качелей, потому что именно туда обычно приходили все, кому некуда податься. Однако в тот вечер на площадке тусовались какие-то девятиклассницы и десятиклассники, так что мы с Дионом отправились на прогулку вдоль реки. Мы закурили (он стянул несколько сигарет из маминой пачки). Ночь была темной, как экран в конце фильма; светились лишь кончики сигарет и блики на речных волнах.

– Думаешь, Кира пойдет в полицию? – спросил Дион.

– Нет. Она только выставит себя дурой. Никто никуда не пойдет.

– Тебя что-то не видать в последнее время.

Я не мог разглядеть лицо Диона, но его безразличный голос как будто намекал на то, что он сыт по горло моими глупостями.

– Мама не хочет, чтобы я болтался по улицам. Ты ее знаешь. Она думает, что я сейчас у Гвина.

– Все считают, что где-то притаился убийца.

– Ну, так оно и есть, Дион.

Странно, но раньше я об этом не думал. Все твердили об опасности, о том, что мы не должны выходить из дому в одиночестве, что надо держаться подальше от парка, карьера и реки, если только мы не гуляем большой компанией. К подобным наставлениям взрослые обычно прибегают в попытке контролировать своих бесконтрольных детей. Это один из многих способов внушить нам страх перед внешним миром. Ведь на самом деле нам ничего не угрожало. Да, Грета умерла, но ведь она была другая, не такая, как мы. Она была…

Она была мертва. И кто-то ее убил.

– Ты говорил кому-нибудь о субботнем вечере?

– Не будь идиотом.

– Даже не думай. В этом нет никакого смысла, Шейн, понимаешь?

– Я вроде не тупой.

– Нет, но ты добрый. Ее больше нет. Мы не можем это изменить.

– Но что, если это случится с кем-то еще?

Дион вздохнул. Я увидел, как вспыхнула его сигарета, когда он сделал затяжку.

– Больше никого нет. Была только Грета.

Я не мог не думать о карьере.

Он снился мне по ночам – то были бессвязные видения, сумбурные образы сланцевых камней и острых горных вершин. Карьер наблюдал за нашим домом всю мою жизнь, он был частью пейзажа, как небо, горы, Мейн-стрит, столбы с проводами. И вдруг я осознал его присутствие – ослепший глаз высоко в горах.

На первом же уроке истории в средней школе я узнал, что когда-то наш сланцевый карьер был самым большим в мире. Потом, сто лет назад – слишком давно, чтобы кому-то было до этого дело, – случилась большая забастовка. Бетесда выступила против больших боссов ради справедливого распределения благ.