Я бы хотел, чтобы другие были в курсе. Хотел услышать от них слова утешения: «Мне очень жаль, что это случилось с твоей подругой», или «Я знаю, как вы были близки», или «Надеюсь, ты в порядке». Но никто ничего не знал, поскольку в запутанном, полном манипуляций мире Греты ей не позволялось иметь такого друга, как я. Невыразительного. Бедного. Парня. Поэтому никто никогда не узнает.

Теперь, когда ее нет, я единственный, кто помнит, кем мы были друг для друга.

Очень важно, чтобы так было и дальше.

– Не переодевайтесь, парни, – сказал мистер Ллойд. – Урок отменяется.

– Что? Почему? – спросил Гвин, в котором вечно кипела кровь; он жил ради переменок, футбола и физкультуры. Этим утром уроки математики и истории разбудили в нем жажду действий.

– Детектив Дэвис хочет поговорить с вами в холле, – ответил мистер Ллойд. На его лбу блестели капельки пота. Под мышками темнели широкие полукруги. Мистер Ллойд был одним из тех людей, что никогда не стоят спокойно, вечно переминаются с ноги на ногу, чешут шею или хрустят костяшками пальцев. Казалось, ему бы не помешал жесткий регби-матч. – Очень жаль. Давайте шевелитесь. – Он вышел из раздевалки, грузно топая по грязным плиткам пола.

Почти все парни расстроились, только не я – регби я ненавидел. Мне следовало стыдиться, поскольку назвали меня в честь Шейна Уильямса[7] (мама и папа познакомились одним дождливым пьяным вечером после победы Уэльса в какой-то важной игре). Однако, во-первых, я предпочитал футбол, а во-вторых, папе уже много лет запрещено было со мной видеться. Впрочем, ему не очень-то этого и хотелось.

Когда мы пришли в холл, девчонки уже были там – большинство в восторге оттого, что хоккей на траве отменили. Мистер Ллойд и старший детектив-инспектор Дэвис встали перед нами, позади них на стульях расположились два копа в форме. Мисс Анвен тоже была там; на ее лице, казалось, навсегда застыло тревожное, хмурое выражение. Точно не знаю, чем она занималась; она приходила в школу каждый день, чтобы общаться с грустными детьми, с плохими детьми и с детьми – чертовыми психопатами. Та еще работенка. Догадывалась ли мисс Анвен, когда подавала резюме и заполняла заявление о приеме на работу, что ей придется иметь дело с убийством (а не только с поколением детей, испорченным эгоизмом родителей)? Ее будни чем-то напоминали работу пожарного, который пытается затушить пламя водой из детского ведерка.

– Давайте, ребята, – сказал мистер Ллойд, – садитесь. Карен хочет поговорить с вами отдельно как с одноклассниками Греты.

Мы взяли стулья, на которых обычно сидели семиклашки, – с узкими, неудобными сиденьями. Я почувствовал себя большим и долговязым.

Дион сел рядом.

Я выпрямил спину, стараясь на него не смотреть.

– Не отниму у вас много времени, ребята, – сказала Карен, дружелюбно улыбаясь. – Для начала хочу спросить: все ли у вас в порядке?

Несколько недель назад на уроке английского мисс Эйнион объяснила нам, что такое риторический вопрос.

– Это вопрос, который не требует ответа, – изрекла она тем раздраженно-разочарованным тоном, которым обычно к нам обращалась.

Грета подняла руку:

– Я не понимаю.

От любого другого ученика такая реплика прозвучала бы грубо, но открытое, доброе лицо Греты, ее вопрошающий взгляд всегда казались очень искренними, словно она в самом деле хотела понять.

– Ну что ж… Например, вопрос «Сколько раз я должна тебе напоминать?» – риторический, поскольку не нуждается в ответе. Или «Кому какое дело?» Ты, конечно, можешь на него ответить, но в этом нет никакой необходимости.

Грета кивнула, и мисс Эйнион заговорила о чем-то другом. Но я продолжал наблюдать за Гретой, заметил тоненькую морщинку на ее лбу и понял, что