– Эх! На-а! Эх! На-а! Едрит твою кочерыжку! – и вдруг неожиданно для себя, ведомый какой-то неведомой силой, пустился вприсядку. – Опа-на! Опа-на! Хрен вы нас возьмёте!

Он не видел, как из окна столовой на него смотрела жена. Как её восторженные глаза наполнялись слезами, и они катились ручейками по щекам. А она их смахивала пальцами и смотрела, смотрела на мужа.

Александр с остервенением хлестал себя ладошками так, словно и вправду сбивал с себя что-то не нужное ему и чуждое. Неожиданно остановился, тяжело дыша, осмотрелся по сторонам. Жена отшатнулась от окна, передником вытерла оставшиеся слёзы и, улыбаясь чему-то своему, пошла накрывать на стол. А он же, устыдившись своего минутного состояния, даже удивившись себе, в недоумении качал головой, бурча под нос:

– Во выдал, как в двадцать лет. Ладно, хоть жена не видела, а то подумает, что рехнулся.

Зайдя в дом, он направился к умывальнику помыть руки.

– Саша, Саша, новости из Новороссии! – жена выглядывала из столовой, – Донецк показывают. Фашисты опять бомбят город.

Александр подошёл к двери, облокотился на косяк, вслушиваясь, о чём говорит военный журналист.

Телекартина взрывов и комментарий к происходящему были для него так явственны, что казалось, будто это ему говорят и журналист, и диктор, будто ему напоминают о том, что война идёт без него. И кто знает, не случись того злополучного миокарда, может быть, своим присутствием он повлиял бы на тамошние события и война бы уже закончилась. А теперь что?

Он вспомнил, как из вот такого телевизионного репортажа узнал о судьбе своего сына. После отъезда Кирилла прошло больше двух месяцев. Они иногда перезванивались или обменивались сообщениями. Сын много не рассказывал. Говорил, что в Донецке его встретили хорошо. Жив, здоров, не голодает. Есть где поспать, помыться. Поставили на довольствие. Для большей убедительности в правдивости своих слов Кирилл пригласил поговорить с родителями своего командира, успокоили. В общем, дорогие мама и папа, картина маслом, ваш сын в полном порядке и бояться за него нечего. Разбирает завалы, тушит пожары, помогает жителям города выживать в условиях военного времени.

Всё бы хорошо, но не верились Александру эти телефонные сказки. Отцовским сердцем чувствовал он, что-то не договаривает Кирилл, что-то таит от него и от матери.

Субботнее утро того дня было каким-то вялым. В пятницу вечером к ним в гости приехал Николай со своей женой. Попарились в баньке, побултыхались в бассейне, немного выпили и засиделись до полуночи. Жены ушли в другую комнату, а они, запьянев, ворошили политику и политиков. Разговор вёлся о Донбассе, Новороссии, Украине.

Николай горячился:

– Ты думаешь, я бы не поехал воевать? Я бы поехал, если бы на Украину напала Польша или Германия или НАТО. Я бы дня дома не остался. Украинцы – наш братский народ. Наши деды воевали с ними рука об руку против фашистов. А сейчас что? – он уставился на Александра. Александр тоже вопросительно посмотрел на него. – Пусть они со своими бандеровцами сами разбираются. Они же не лезли к нам, когда у нас власовцы наш… чёрный дом с танков расстреливали. Не лезли. И у нас власовцам америкосы помогали, и что? Власовцам наплевать было на Союз, Россию им бы хапнуть, урвать, а там, трава не расти. Вот так по-ихнему и вышло. Развалили, растащили Союз, разворовали и пришипились по республикам первые секретари обкомов, чтоб им гнить заживо. Что скажешь, не так? – он опять уставился на Александра. Тот скривился, словно от зубной боли.

– Николай, да хватит тебе. Зарядил власовцы, власовцы. А где у нас памятник Власову, а? Нет, тю-тю.