– Сейчас несколько слов скажет ополченец с позывным «Стелс», – на экране промелькнули вооруженные люди в балаклавах и ушли, словно в вечность. Остался один военный. Он сидел будто манекен, только что сошедший с обложки боевого журнала «Братишка». Лицо было спрятано под маской, только напряженные глаза внимательно всматривались в камеру. На коленях у него лежала снайперская винтовка. Он бережно сжимал её левой рукой, а правой нежно поглаживал цевьё. Всё в его амуниции было подогнано и к месту. Он поправил винтовку, заговорил чуть простуженным голосом:

– Я здесь уже два с половиной месяца. Воюю и стараюсь, чтобы фашистская нечисть не устанавливала свои бандеровские порядки на земле Новороссии, – этот родной голос, пусть чуть с хрипотцой, Александр бы узнал из тысячи голосов. Любимые глаза сына с лёгким прищуром, правый наклон головы при разговоре энергией радости ударили горячей волной в самое сердце. Александр вскочил с места и заорал, что есть силы:

– Ма-ать! Ма-ать! Иди сюда! Сюда! Кирюшу показывают! – рванулся к ней навстречу, но нога в шлёпанцах предательски поскользнулась на скользкой плитке, он потерял равновесие. В смятении ухватился рукой за скатерть, скатерть не удержала его, и Александр всей своей массой повалился на пол, таща за собою всё, что было на столе. Страшный грохот упавшего тела, звон разбитой посуды, скачущие огурцы перед глазами, истеричный крик жены:

– Са-ашка! Что с тобой! – ничто не смогло отвлечь Александра от экрана телевизора.

– Гэ-эк, – выдали от удара легкие. – Вот блин, мать, Киру нашего показывают.

– Са-ашка! Что с тобой? – жена подлетела к нему, упала на колени и подхватила руками его голову.

– Киру, Кирилла нашего по телевизору показывают, вон, вон, с винтовкой, – он лежал и показывал рукой на экран.

Жена ойкнула:

– Сынулька, Кирюшка. А чё он говорит?

– …вначале был под Славянском, сейчас с Моторолой. Мы в мобильной группе…

– А кто это рядом с Кирой?

– Тихо ты, мать, слушай, – здесь картинка сменилась. Опять оператор показывал разбомбленные дома, взорванные мосты, убитых людей. Говорил, говорил, говорил.

А они так и сидели посередине своей комнаты, всматриваясь в экран телевизора с надеждой, что, может быть, ещё раз покажут их сына. Жена непроизвольно гладила голову мужа, перебирала волосы, лаская их, и прижимала к своим коленям. А он тёр ушибленное колено, не мигая смотрел на меняющиеся картинки экрана, понимая, что мгновенное свидание с сыном состоялось.

– Саша, а какая такая матарола? Я не расслышала.

– Не расслышала она. Не надо было орать: Сашка, Сашка, что с тобой? Моторола – командир у них, вроде бы… я сам не понял. Только твоя сирена в голове звенит: Сашка, Сашка. Вот что он ещё говорил?

– Так я испугалась. Я подумала с тобой опять приступ.

– Приступ. Говорил, надо палас на плитку постелить. Скользко тут у нас. Коленку вон расшиб. За тобой бежал, чтобы ты Киру увидела.

– А скатерть зачем стащил?

– Мать, отстань, а? Захотелось мне стащить, так вот и стащил. Слава Богу, наш уборщик территории объявился, жив и здоров. Пожарник, едрит твою кочерыжку. Принеси лучше рассола капустного, а то я сейчас умру от избытка чувств.

– Не умрёшь. Вчера не умер, а сегодня и подавно. Николаю позвони, узнай, как он там. Может и его Люська рассолом отпаивает. Больно уж он вчера взвинченный ушёл. Опять, небось, про политику судачили. Расскажи ему, что мы нашего Кирилла по телевизору видели. Я, правда, только глаза и узнала, а что говорил, убей, не помню.

Они, кряхтя, поднялись. Жена, оглядев столовую, усмехнулась:

– Ну, Сашка, ирод. Посмотри, что ты наделал. – Он же в ответ обнял жену, чмокнул в губы: