И тут началось.

Едва пламя как следует разгорелось, по дому пронесся яростный порыв ветра, хотя все окна и двери были закрыты. Он завыл в каминной трубе, заставил задребезжать стекла в окнах. Двери комнат с грохотом распахнулись и захлопнулись. Температура в гостиной резко упала, дыхание Элиаса вырывалось изо рта белым облачком.

– Убирайся! – закричал он, обращаясь к невидимой силе. – Прочь из этого дома! Ты слышишь меня?! Вон!!!

В ответ на его крик с книжных полок посыпались книги. Старая ваза на камине с оглушительным звоном разлетелась на куски. По комнате заметались тени, принимая уродливые, искаженные формы. Из стен, казалось, доносился оглушительный хор голосов – они кричали обвинения, насмешки, слова Элеоноры, искаженные до неузнаваемости, превращенные в ядовитые уколы.

– Хватит! Я больше не буду это слушать! Ты – не она! – кричал Элиас, зажимая уши.

Но Сущность Резонанса только усиливала натиск. Самые болезненные воспоминания Элиаса ожили, проецируясь перед ним в виде ярких, ужасающих галлюцинаций. Вот он снова в больничной палате, Элеонора лежит на койке, бледная, измученная, и ее глаза, полные молчаливого упрека, смотрят прямо на него.

– Ты всегда был так занят… ты даже не заметил, как я угасала… – шепчет ее призрак.

– Нет, нет, это неправда! Этого не было! – кричал Элиас, отмахиваясь от видения. – Убирайся из моей головы!

Невидимая сила толкнула его в спину, он упал на колени. Ледяные прикосновения ощущались на его коже, сдавливали горло, мешая дышать. Пламя в тазу взметнулось до потолка, освещая комнату дьявольским, пляшущим светом, а затем резко опало, оставив после себя лишь смрадный дым и обугленные останки.

Элиас лежал на полу, задыхаясь, дрожа всем телом. Хаос вокруг него постепенно стихал. Голоса затихли, предметы перестали летать. Но он был сломлен. Его отчаянная попытка изгнания не просто провалилась – она вызвала яростную, сокрушительную контратаку. Он понял, что столкнулся с чем-то неизмеримо более могущественным и глубоко укорененным, чем он мог себе представить.

Он лежал среди обломков своей надежды и своей ярости, в самом сердце искаженного святилища, которое стало его тюрьмой. Второй Акт его трагедии завершился, оставив его на самом дне отчаяния.

Разбитый, опустошенный, Элиас лежал на холодном полу гостиной среди обугленных останков своих отчаянных попыток дать отпор. Дом, казалось, упивался его поражением. После яростной атаки проявления Сущности не прекратились, но сменили тактику. Теперь это были не столько физические атаки, сколько непрекращающийся, ядовитый шепот, проникающий в самые глубины его сознания.

– Ты виноват… ты позволил ей угаснуть… ты не любил ее достаточно… – эти слова, иногда звучавшие голосом Элеоноры, иногда – его собственным внутренним критиком, а порой – ледяным, безличным хором, преследовали его неотступно. Комнаты искажались, превращаясь на мгновения в больничную палату, где Элеонора провела свои последние дни, ее глаза, полные молчаливого упрека, впивались в него.

Он забился в угол самой дальней комнаты, закрыв уши руками, но это не помогало. Шепот был внутри. Он почти не спал, не ел. Дом превратился в персональный ад, и Элиас был на грани полного распада. Мысли о побеге смешивались с еще более темными, отчаянными мыслями о том, чтобы просто прекратить все это раз и навсегда. Что, если это единственный выход?

И вот, в один из таких моментов, когда он сидел, тупо глядя на облупившуюся краску на стене, физически и эмоционально истощенный до предела, когда все его психологические защиты были сломлены, что-то произошло. Внезапный, как вспышка молнии, образ из прошлого, который он так долго и старательно подавлял, прорвался сквозь пелену отчаяния.