Артефакт на столе вспыхнул ярче, и гудение, исходившее от него, перешло в низкий, угрожающий рокот.

Аня отдернула руку, тяжело дыша. Слезы ужаса и бессилия катились по ее щекам. Она поняла, что потеряла контроль. Она – всего лишь инструмент, марионетка в руках неведомой силы.

Момент внутреннего бунта прошел, сменившись сначала ужасающей покорностью, а затем – новым, еще более отчаянным рвением. Если она не может сопротивляться, значит, она должна завершить начатое. Возможно, только так она сможет достичь «покоя» или «совершенства», которого так жаждала эта сущность. Или, по крайней мере, положить конец этой муке.

– Я не могу остановиться, – шептала она, возвращаясь к чертежам, ее глаза лихорадочно блестели. – Я должна закончить это. Оно требует завершения. Оно требует… совершенства.

Крупные планы ее лица, искаженного внутренней борьбой, сменились выражением тревожного, почти сомнамбулического спокойствия. Она снова склонилась над столом, и ее рука, теперь уже без малейшего сопротивления, выводила последние, безупречно симметричные линии.

– Что я создала? – мелькнула последняя слабая мысль, прежде чем ее сознание окончательно растворилось в ледяном потоке идеальных форм. – Дом? Или идеально сбалансированную клетку для души?

Она стояла на пороге окончания своего «шедевра» – творения, которое должно было решить ее судьбу и определить ее место в разворачивающемся узоре абсолютной симметрии.

Финальная встреча с Мистером Веридианом состоялась не в его временном офисе, а в специально арендованном для этой цели пространстве – огромном, пустом зале с высокими потолками и холодным, искусственным освещением, падавшим из симметрично расположенных на потолке панелей. Зал был лишен какой-либо мебели, за исключением единственного массивного стола из черного, отполированного до зеркального блеска материала, стоявшего точно в центре. Именно на этот стол Аня, двигаясь с заученной, почти механической грацией, начала выкладывать свои финальные чертежи. Рядом она поставила шкатулку – свой неизменный талисман.

Ее движения стали более скованными, почти кукольными, а сама она казалась хрупкой, почти полупрозрачной. Лишь глаза горели лихорадочным, нездоровым блеском.

Чертежи и высокодетализированная 3D-модель, которую она вывела на большой, принесенный ассистентом Веридиана экран, были чудом нечеловеческой, идеальной симметрии. Каждый ракурс, каждая деталь вызывали одновременно восхищение своей сложностью и легкий, подспудный озноб своей холодной, отстраненной красотой. Это был шедевр, но шедевр, лишенный человеческого тепла, словно созданный разумом, чуждым земным чувствам.

Мистер Веридиан стоял напротив, сложив руки за спиной. Его лицо, как всегда, было бесстрастным, но когда на экране возникла финальная визуализация главного зала особняка – бесконечного, зеркального пространства, где свет и тень сплетались в идеальные геометрические узоры, – в его глазах промелькнуло нечто похожее на благоговейный трепет. Казалось, будто на его глазах исполнялось древнее пророчество.

– Великолепно, Аня, – его голос, обычно ровный и монотонный, приобрел едва уловимый, неестественный резонанс, словно вибрируя в унисон с невидимыми струнами пространства. – Вы превзошли все ожидания. Канал подготовлен. Истинный Узор почти восстановлен.

Он медленно обошел стол, его взгляд не отрывался от чертежей. На мгновение Ане показалось, что в его светлых глазах отразились не блики ламп, а сложные, холодные геометрические узоры, идентичные тем, что она видела в своих видениях.

– Равновесие будет… восстановлено, – продолжал он, останавливаясь рядом с ней. Его симметрично идеальное лицо приблизилось, и Аня почувствовала ледяное дыхание. – Ваша роль в этом великом замысле… ключевая. И теперь… – он сделал едва заметную паузу, и его губы сложились в улыбку, идеальную и оттого ужасающую, – …завершена.