Снова.

Влада мягко улыбнулась на прощание домработнице. Закрыла за ней дверь, выдохнула.

Вместе с щелчком замка плечи хозяйки ссутулились.

Тридцать три года. Тридцать три года разом уставились на нее, застыв по ту сторону зеркала.

Отражение устало хмыкнуло – Влада, подхватив пакет из «пятерочки», босиком поплелась на кухню. Сидела в кресле качалке, поедала ложкой торт из упаковки; с садистским безразличием наблюдала за растянутой тканью платья на коленях, подтянутых к груди.

Сейчас она не была Владиславой Остаповой – гордой и сияющей – была просто Владой. А Владе на платье, на собственную неуместность в царских интерьерах было плевать. Она знала, что выглядела жалко. Это стало понятно еще при покупке торта в десять вечера для нее одной.

Чертов камин не функционировал с их въезда в квартиру – Влада запаслась двумя чашками чая, включила юмористическое видео на ютуб. Сняла неудобное золотое кольцо, взяла на зуб консервированную вишню, обмазанную кремом и… разрыдалась.

Тянущая струна в груди дребезжала уже месяц. Сознание не выдерживало – последнее время Влада много спала.

Муж сидел на чемоданах, собирал аптечку, прощался с коллегами, делал жетоны, покупал бронежилет. А Влада наблюдала за этим с тревожной отрешенностью и каждое утро оставляла на подушке след от слюны и свою гордость. Душу держала на коротком поводке, чтобы не выла.

Скулы болели от натянутой улыбки, Влада плакала первый раз за полгода. Было неизвестно, придет ли приказ. Было неизвестно, выдержат ли нервы.

Будущих мужей, как выяснилось, надо было проверять в самом начале не только на наличие детей. Но и на возможность уйти по контракту на спецоперацию.

Мало кто на это подписывался добровольно. Только в отличие от мужа, Влада свое согласие не давала. Но на чемоданах сидели двое.

Подточенную антидепрессантами психику шатали шансы пятьдесят на пятьдесят. Либо уйдёт, либо нет. Хотелось определённости. Но определённость не хотела Владу – не сошлись характерами.

Зеркало смартфона было чёрным. Влада кинула на него ещё один нервный взгляд. Перепроверила, включён ли звук. Внутренняя истерика вспыхнула протестом, переломила ее пополам и на этой баррикаде встала во весь рост, проорав во все горло, что дальше так продолжаться не может.

Но Влада сидела и молчала, пылая со дна глаз истерикой. Так принято. С государством нельзя играть в азартные игры. У него все карты крапленые.

Влада обещает себе. Выживет – правила будет устанавливать сама. Снова станет

яркой, самобытной, непредсказуемой, глупой. И не будет уезжать с вечеринок одна.

Телефон моргнул новым сообщением. Влада вздрогнула, достала из пяток сердце, заставила его заново качать кровь. Сейчас все решится. Либо он, либо она.

Простые слова «завтра ухожу» стали началом и концом её маленькой вселенной.

Он не умрет. Такие, как он, не дохнут. А у нее появится шанс выжить.

Влада выдохнула с облегчением. Улыбнулась.

Впервые за полгода.

Он сглотнул ком в горле и приосанился, горделиво вздернул подбородок – хотелось до последнего держать лицо.

Она мягко улыбнулась – будто являлась воплощением самой природы и каждого на этой планете любила. Смело, с гарантией, навсегда.

– Разве я не отдавал тебе всего себя?

– Ты искренне относился ко мне, – в ее сияющих глазах промелькнула грустинка.

– Тогда почему?

Голос надломился, разбился под потолком сиплыми нотами. У Льва запершило в горле. Она подняла на него глаза, полные нежности, и в них он заметил отблеск прежнего себя.

Она дернула уголком губ в успокаивающей улыбке.

– Ты сам прекрасно знаешь.

– Ничего я не знаю! – Взорвался Лев, вскочил со стула. – Ничего я не знаю и ничего не понимаю, – зло прошипел он и покосился по сторонам, сбавив тон, – а ты не пытаешься объяснить.