– Если не желаете ничего давать д’Эгийону, тогда, ради него, дайте что-нибудь Ришелье.

– Ришелье? Нет, нет, ни за что на свете, этого не будет!

– Не хотите Ришелье – тогда дайте д’Эгийону.

– Но что? Портфель министра? В настоящее время это невозможно.

– Понимаю… Может быть, позже… Подумайте, человек он находчивый, деятельный; Терре, д’Эгийон и Мопу будут при вас подобны трем головам Цербера; примите в расчет и то, что ваш кабинет министров – сущая комедия, продержится он недолго.

– Вы заблуждаетесь, графиня, он продержится не менее трех месяцев.

– Через три месяца я напомню вам ваши слова.

– Ах, графиня!

– С этим покончено, а теперь обратимся к нынешнему дню.

– Но у меня ничего нет.

– У вас есть легкая конница; господин д’Эгийон – офицер, воин, вот и назначьте его командиром ее.

– Пожалуй, назначу.

– Благодарю вас, государь! – радостно вскричала графиня. – Благодарю!

И ушей г-на д’Эгийона достиг отменно плебейский звук поцелуя, запечатленного на щеках его величества Людовика XV.

– А теперь, – изрек король, – накормите меня ужином, графиня.

– Нет, – возразила она, – здесь ничего не приготовлено, вы уморили меня политикой… Мои люди стряпали речи, фейерверки, все, что угодно, только не угощение.

– В таком случае едемте в Марли, я отвезу вас.

– Я не в силах, моя бедная голова раскалывается на части.

– У вас мигрень?

– Невыносимая.

– Тогда вам следует лечь, графиня.

– Я так и сделаю, государь.

– Тогда прощайте.

– Вернее, до свидания.

– Я прямо как господин де Шуазель: меня изгоняют.

– И при этом провожают со всеми почестями и ласками, – подхватила лукавая женщина, потихоньку подталкивая короля к двери, пока он не очутился за порогом и не начал спускаться по лестнице, хохоча во все горло и оборачиваясь на каждой ступеньке.

Графиня с высоты перистиля светила ему свечой.

– Послушайте, графиня, – обратился к ней король, вернувшись на одну ступеньку вверх.

– Да, государь?

– Надеюсь, бедняга маршал не умрет от этой беды?

– Какой беды?

– Оттого, что ему не достался портфель министра.

– Какой вы злой! – воскликнула графиня, провожая его последним взрывом смеха.

И его величество удалился в восторге от последней шутки, которую сыграл с герцогом, в самом деле внушавшим ему отвращение.

Когда г-жа Дюбарри вернулась к себе в будуар, она увидела, что д’Эгийон стоит на коленях перед дверью, молитвенно сложив руки и устремив на нее пламенный взгляд.

Она покраснела.

– Я потерпела неудачу, – сказала она. – Бедный маршал…

– О, я все знаю, – отвечал он. – Я слышал… Благодарю вас, сударыня, благодарю!

– Я почитала себя обязанной сделать это для вас, – возразила она с нежной улыбкой. – Но встаньте же, герцог, а не то я, пожалуй, подумаю, что ваша память не уступает вашему уму.

– Это вполне возможно, сударыня: ведь дядя сказал вам, что я лишь усерднейший ваш слуга.

– А также слуга короля: завтра вам надлежит явиться к его величеству; да встаньте же!

И она протянула ему руку, которую он почтительно поцеловал.

Графиня, казалось, была в сильном смятении, она не добавила ни слова.

Г-н д’Эгийон тоже молчал, взволнованный не меньше ее; наконец графиня подняла голову.

– Бедный маршал! – повторила она еще раз. – Надобно известить его об этом поражении.

Г-н д’Эгийон истолковал эти слова как окончательное прощание и поклонился.

– Сударыня, – произнес он, – я немедля еду к нему.

– Ах, герцог, никогда не следует спешить с дурными вестями; вместо того чтобы ехать к маршалу, отужинайте у меня.

Герцог почувствовал, как кровь у него в жилах вспыхнула и заиграла под дуновением юности и любви.

– Вы не женщина, – сказал он, – вы…

– Ангел, не правда ли? – шепнули ему на ухо горячие губы графини, которая подошла к нему совсем близко, чтобы быть услышанной, и увлекла его к столу.