В тот вечер г-н д’Эгийон мог почитать себя счастливчиком: он похитил назначение у дяди и съел на ужин долю самого короля.

У г-на де Ришелье, как и у всех придворных, был свой особняк в Версале, другой – в Париже, дом в Марли, дом в Люсьенне – словом, он располагал собственными жилищами повсюду, где жил или бывал король.

В свое время Людовик XIV умножил число своих резиденций и тем самым навязал всем высокопоставленным особам, в чьи привилегии входило присутствие на больших и малых выходах короля, необходимость быть очень богатыми, чтобы в более скромном виде перенимать заведенный им образ жизни и подражать полету его причуд.

Итак, в ту пору, когда г-н де Шуазель и г-н де Прален были отрешены от должностей, герцог де Ришелье обитал в собственном особняке в Версале; туда он велел отвезти себя накануне из Люсьенны, после того как представил племянника г-же Дюбарри.

Маршала видели с графиней в лесу Марли, его видели в Версале, когда министру было объявлено об опале, известно было о тайной и продолжительной аудиенции, которую он получил в Люсьенне; с прибавлением длинного языка Жана Дюбарри всего этого было достаточно, чтобы весь двор счел необходимым посетить г-на де Ришелье и засвидетельствовать ему свое почтение.

Итак, теперь и старому маршалу предстояло в свой черед вдохнуть аромат похвал, лести и комплиментов, который безрассудно воскуряет перед новым идолом всякий корыстолюбец.

Г-н де Ришелье, однако, нисколько не был готов к тому, что его ожидало; тем не менее утром описываемого нами дня он проснулся с твердым намерением законопатить себе ноздри во избежание этого аромата, подобно тому как Улисс заткнул себе уши воском, чтобы не слышать пения сирен.

Только на другой день мог он ожидать плодов своего успеха; в самом деле, состав нового кабинета министров должен был быть оглашен самим королем лишь назавтра.

Итак, маршал изрядно удивился, когда наутро, пробудившись от грохота карет, он услыхал от камердинера, что дворы особняка, а также передние и гостиные запружены народом.

– О! О! Ну, наделал я шуму, – произнес он.

– И так с самого утра, господин маршал, – сказал камердинер, видя, с какой поспешностью герцог сдернул с себя ночной колпак.

– Отныне не будет мне покоя, – заметил герцог, – попомните мои слова.

– Да, ваша светлость.

– Что сказали посетителям?

– Что ваша светлость еще почивает.

– Так и сказали?

– Так и сказали.

– Глупо, следовало отвечать, что я бодрствовал допоздна или, еще лучше, что я… Ну а где Рафте?

– Господин Рафте спит, – ответствовал камердинер.

– Как это так – спит! Разбудить его, негодника!

– Ну, ну, – произнес улыбающийся старичок с землистым лицом, который в это время появился на пороге, – вот он, Рафте, что вам от него надо?

От этих слов возмущение герцога тут же улеглось.

– Ну, что я говорил? Я так и знал, что ты не спишь.

– А что странного было бы, если б и спал? Едва светает.

– Но я-то не сплю, дорогой мой Рафте!

– Вы другое дело, вы министр, вы… Куда уж вам спать!

– Ну, вот ты уже меня бранишь, – промолвил маршал, строя гримасы перед зеркалом, – ты как будто недоволен?

– Недоволен? Мне-то какой в этом прок? Вы начнете изнурять себя службой, захвораете, и в конце концов управлять государством придется мне, а это не шутки, монсеньор.

– Эх, постарел ты, Рафте!

– Я ровно на четыре года моложе вас, монсеньор. Еще бы! Конечно, я постарел.

Маршал нетерпеливо топнул ногой.

– Ты прошел через переднюю? – спросил он.

– Да.

– Кто там?

– Все.

– Что говорят?

– Каждый твердит, о чем он вас попросит.

– Это в порядке вещей. А слышал ли ты что-нибудь касательно моего назначения?