– Самым простейшим образом: глядя в стакан с водой, – ответил барон.

– Это правда? – осведомилась дофина у Бальзамо.

– Да, ваше высочество, – подтвердил он.

– Значит, это ваша гадательная книга? Она, во всяком случае, безвредна, так пусть же и ваши слова будут не менее прозрачны!

Кардинал улыбнулся.

Барон подошел ближе.

– Вашему высочеству нечему учиться у господина де Бьевра, – заметил он.

– Не льстите мне, любезный хозяин, – весело откликнулась дофина, – или уж польстите как-нибудь по-другому. По-моему, я выразилась довольно заурядно. Но вернемся к этому господину.

Мария-Антуанетта обернулась к Бальзамо, к которому, вопреки ее воле, дофину, казалось, притягивала некая неодолимая сила, как порой человека влечет на то место, где его подстерегает беда.

– Если для господина барона вы прочли будущее в стакане воды, не могли бы вы для меня прочесть его в графине?

– Могу, ваше высочество, – ответил Бальзамо.

– Почему же вы сейчас отказываетесь это сделать?

– Потому что будущее – это неизвестность, ваше высочество, и если я увижу в нем какое-нибудь облачко, то…

Бальзамо остановился.

– То что же? – поинтересовалась принцесса.

– То, как я уже имел честь сказать, мне, к моему великому сожалению, придется огорчить ваше королевское высочество.

– Вы меня уже знали прежде или видите впервые?

– Я имел честь видеть ваше высочество еще совсем ребенком вместе с вашей августейшей матушкой в вашей родной стране.

– Вы видели мою матушку?

– Да, я удостоился этой чести. Это великая и могущественная королева.

– Императрица, сударь.

– Я хотел сказать «королева сердцем и умом», и тем не менее…

– Вы осмеливаетесь на умолчания, когда речь идет о моей матери, сударь? – с негодованием молвила дофина.

– И у величайших людей бывают слабости, ваше высочество, особенно когда они уверены, что действуют во благо своим детям.

– Надеюсь, история не удостоверит ни одной такой слабости у Марии-Терезии, – заметила Мария-Антуанетта.

– Потому что история не узнает то, что известно императрице Марии-Терезии, вашему королевскому высочеству и мне.

– Выходит, сударь, у нас троих есть общая тайна? – пренебрежительно улыбнувшись, бросила дофина.

– Да, у нас троих, – спокойно ответил Бальзамо.

– И вы нам ее скажете, сударь?

– Если я ее скажу, она перестанет быть тайной.

– Не важно, все равно говорите.

– Вы желаете этого, ваше высочество?

– Да, желаю.

Бальзамо поклонился.

– Во дворце Шенбрунн, – начал он, – есть кабинет, который называют Саксонским из-за великолепных фарфоровых ваз, украшающих его.

– Да, – подтвердила дофина. – И что же?

– Кабинет этот является частью собственных апартаментов ее величества императрицы Марии-Терезии.

– Правильно.

– В этом кабинете она обыкновенно пишет приватные письма…

– Да.

– На великолепном бюро работы Буля[53], подаренном императору Францу Первому[54] королем Людовиком Пятнадцатым.

– Покуда все, что вы говорите, сударь, верно, но это может быть известно любому.

– Ваше высочество, соблаговолите набраться терпения. Однажды утром часов около шести императрица была еще в постели, а ваше высочество вошли в этот кабинет через дверь, которой дозволено было пользоваться только вам, любимейшей из августейших дочерей ее величества императрицы.

– Дальше, сударь.

– Ваше высочество подошли к бюро. Ваше высочество должны помнить, поскольку это было ровно пять лет назад.

– Продолжайте.

– Итак, ваше высочество подошли к бюро. На нем лежало письмо, которое императрица написала накануне вечером.

– Ну и?..

– Ваше высочество прочли это письмо.

Дофина слегка покраснела.

– Прочтя его, ваше высочество, очевидно, остались недовольны некоторыми выражениями, поскольку, взяв перо, собственноручно… – Дофина, казалось, с тревогой ждала продолжения. Бальзамо закончил: – …вычеркнули два слова.