«Кто может сказать, – пишет Знамеровская также, – что женщине не доставляет тайного удовольствия, когда на нее смотрят как на женщину даже абсолютно ей не нужные люди? Думаю, что в любом случае утверждать обратное было бы лицемерием. Возможно, что существуют женщины настолько доброжелательные или настолько не являющиеся женщинами, что они с возмущением это отвергнут. Не знаю. Я никогда не меряю всех на один аршин. Но все-таки в наиболее естественных случаях подобное отрицание не бывает искренним до конца. Неискренность же для меня нечто неприемлемое. Поэтому я не скрою, что ощущение прикованных ко мне как к женщине взглядов будоражило и горячило мой и без того повышенный тонус в это лето»[101]. Поэтому она любила проявления мужского восхищения ее женскими чарами и никогда не возмущалась, как многие ее напарницы, попытками завязать отношения – только если они переходили известную грань. Здесь она готова была постоять за себя. И порою ей действительно это приходилось делать. Вспомним хотя бы ее путешествие в одиночку в Шиомгвиме. Если же чувство друга переходило в более сильное, она никогда этим не злоупотребляла, сразу расставляя все точки над «Ь> и стараясь сделать это как можно мягче и без тени унижения.

В соответствии со своей любовью ко всему жизненно-сочному, полноценному Знамеровская с трудом переносила зрелище инвалидности, неполноценности, болезни, хотя, естественно, как хорошо воспитанный человек, старалась никогда не показывать своей антипатии. «Я испытывала неприятное смешение и жалости к нему, этому молодому калеке, и боязни обидеть его чем-либо, и вместе с тем физическое отвращение к искалеченности»[102], – напишет она по поводу одного случая на дагестанских дорогах во второй части «Гор и встреч».

Татьяна Петровна была человеком бесстрашным. И не боялась ездить по опасным горным дорогам, когда у многих ее спутников начиналась истерика. Порою она даже испытывала судьбу, оставаясь в машине, когда – на особо опасном участке – в ней оставался только водитель. Но она, основываясь на рассказах очевидцев, была уверена, что результатом падения машины в пропасть может стать только мгновенная гибель, ее она не боялась. Напротив, любила сильные ощущения, риск. Во второй части рукописи она расскажет, как они в Дагестане мчались на грузовике по горной дороге над пропастями: «Здесь нет таких отвесных пропастей и голых скал, как на вчерашнем пути. Но склоны довольно широкого ущелья, по которому вьется вверх дорога, круты, а дорога делает такие петли, что повороты на их концах оказываются для нее невозможными. Поэтому на поворотах сделаны еще слепые отрезки пути, по которым грузовик сначала пятится назад, а потом уже взлетает на новую петлю. Пятится над крутыми склонами, вслепую, так сказать, наощупь… Гарантия того, что он не слетит с обрыва, сделав лишний поворот руля, только в опытности шофера. Кажется, что здесь нужны не только опытность, но и осторожность. Но где ей взяться у вчерашнего джигита? И тем более у такого удальца, как Магомед-Али? Машина несется так быстро, что мы впиваемся пальцами в доску, на которой сидим, изо всей силы, и видим, как мелькают пропасти, как задние колеса, пятясь вслепую назад, почти повисают над ними там, где “хвостик” кончился, чтобы в последний момент ринуться вперед, вверх к новому повороту. Действительно сильные ощущения! Сердце то сжимается, то содрогается, и все-таки ощущения захватывающе увлекательные. Даже толчки и тряска на немощеной каменистой дороге скрадываются этой быстротой. Почти как птица несется машина, почти не касается она земли, лишь иногда резко подпрыгивая на каком-нибудь большом камне»