– К себе в кабинет кладите. Или больше выписывайте.

Бабуля, которая поступила накануне, должна числиться за второй хирургией, стало быть, к обеду ее должны туда перевезти. Ладно, подумал Черняев, пусть пока лежит, но ее вид насторожил его. Он спросил о самочувствии.

– Живот прихватил что-то у меня, – ответила старушка, – третий день болит и не проходит.

Петр Александрович присел на ее кровать и стал пальпировать ей живот.

– Больно? – Слегка надавливая на брюшную стенку в разных местах, спрашивал он.

Старушка смущалась, непривыкшая она была к такому вниманию. Сказала, что лучше ей, что полечили хорошо, ставили капельницу, подходили разные люди в белых халатах и спрашивали про здоровье.

Звали ее Марфа Максимовна Гущина, и было ей восемьдесят семь годков. Она лежала, смущенно поглядывая на врача. Когда он надавливал ей на живот, было больно, и от этого ей было неловко, вроде как виноватая, что ее лечат, а боль в животе не проходит. Она кивала утвердительно на его вопрос, больно ли ей, иногда говорила:

– Больновато тут.

И видя его серьезное лицо, что ответы ее настораживают доктора, добавляла:

– Болит не сильно, терпеть можно.

Черняев откинул ее одеяло в сторону, одной рукой натянул вниз ее старенькую истертую многочисленными стирками ночную сорочку, а ладонью другой руки быстро провел по животу снизу вверх. Гущина вскрикнула от неожиданной и резкой боли.

– Пить хочется? – Спросил Петр Александрович.

– Ой, как хочется, – сказала Марфа Максимовна, – все во рту пересохло. Пью, а сухость не проходит.

– Покажи, ба, мне свой язык, – велел Черняев.

Старушка открыла рот, обнажив голые десны. Язык был сухой с белым налетом.

– Плохи мои дела, помирать пора? – Спокойно спросила Гущина, и то сказать: все нутро у меня горит.

– Умирать пока подождем, – нарочито уверенно сказал Черняев, сперва полечимся. Воды больше не пей. И не ешь. Мы тебе сейчас капельницу литра на полтора организуем, жажда пройдет. Дальше посмотрим.

– Спасибо тебе, – по-детски тоненьким голосом, ответила Гущина.

– Как оправляетесь? – Еще спросил Петр Александрович.

– С трудом – когда через день, а когда через два. Тогда таблетку принимаю.

– Молодец, – похвалил ее Черняев.

Он вернулся в ординаторскую после обхода и взял историю Гущиной, полистал ее. В ординаторской был Бластитов. Черняев указал на историю:

– С предыдущего дежурства.

– Ее к обеду переведут, – ответил тот. – Во второй хирургии пока мест нет.

– Не нравится она мне, возможно, оперировать придется, – сказал Петр Александрович, – пусть пока у меня лежит. Нужно будет компьютерную томографию сделать, не нравится мне ее живот.

– У нас своих дров хватает, – недовольно ответил Сергей Олегович, – всех не вылечишь.

– Если что, завтра переведем. Я сегодня дежурю. Бегать в другое отделение не хочется. Пусть будет перед глазами.

– Завтра точно не переведут, – уверенно сказал Бластитов.

– Может, вместе посмотрим? – предложил заведующему Петр Александрович. Похоже, у старушки перитонит.

– Мне некогда. Главный врач собирает заведующих.

Черняев придвинул к себе историю болезни Гущиной и стал ее листать.

Осмотр дежурного хирурга, анализы, рентген легких и все. Посмотрел анализы: лейкоцитоз был почти двадцать тысяч. Черняев быстро записал назначения и отнес историю на пост медсестре. Позвонил терапевту, попросил срочно осмотреть Гущину перед возможной операцией. Что ее придется оперировать, он почти не сомневался.

Диагноз у Гущиной при поступлении был: функциональное нарушение кишечника. Из назначений – дротаверин и поллитровая капельница физраствора.

Сделав текущие дела и подготовив несколько выписок на следующий день, он снова зашел к Гущиной. К этому времени ей сделали компьютерную томографию. Результат был неутешительный: в животе была жидкость.