Геродот быстро убедился в том, что одежда в Финикии таких же цветов, как и в Элладе, а именно – разных. Пурпура немного, видно, цены и здесь кусаются. Если кто в пурпуре, так весь к тому же обвешан золотыми украшениями, значит, богатей, денег не считает.

Потом он усмехнулся: «Да что одежда… Главное – нос!»

Галикарнасец подивился дорогой цене за кружку ключевой воды у уличного разносчика, однако вскоре узнал, что питьевая вода в Тире привозная, так как своих колодцев здесь нет.

«Ладно… – практично размышлял Геродот. – Подсчетами займусь, когда посторонних глаз станет поменьше. Сколько в этой толпе персидских доносчиков, одному Аполлону известно… Сначала нужно, чтобы меня запомнили как фортегесия… Сработало в Пелусии, сработает и здесь…»

В грузовой части порта он отыскал штабеля строевого леса. Осмотрев бревна, уверенной походкой зашел в обтянутую парусиной жердяную клеть. Представился портовому распорядителю с лысой, как страусиное яйцо, головой.

Потом деловито поинтересовался:

– Сосновый хлыст откуда?

– Ливанский… Солнечная сторона…

Геродот со знанием дела зацокал языком:

– Такой нам и нужен… Мы раньше брали в Македонии, но Ксеркс сильно проредил тамошние леса, так что теперь надо ждать, пока чапыжник вымахает, а это дело небыстрое… На Понте тоже хороший лес растет… Сосна, ель… Правда, везти далековато, через два моря. К тому же купцы Таврики предпочитают торговать зерном, на круг за такой же вес доход больше получается… С реки Риндак в Вифинии раньше неплохой лес везли, но теперь там Артаксеркс хозяйничает… Ближе всего к Афинам парнасские и эвбейские вырубки, только лес там не ахти какой… Суковатый и занозистый, к тому же влаги сильно боится. Периклу такой не подходит, он за флот радеет… Дуб для наборов возим с Родоса или с Сицилии. В Герейских горах он особенно крепок… Почем товар?

Впечатленный неожиданно профессиональным обзором лесорубного промысла, портовый распорядитель без колебаний выдал афинянину имена нескольких торговцев лесом.

Пообещав непременно с ними связаться, тот поблагодарил тирийца, а затем такой же развязно-уверенной походкой знающего себе цену магистрата покинул клеть.

Стоило ему задернуть за собой завесу в дверном проеме, как он облегченно выдохнул. Пустить пыль в глаза портовому распорядителю у него сейчас получилось.

Но вот если бы тириец вдруг завел разговор о таких тонкостях лесного дела, как твердость древесины, ее сопротивляемость сырости, гниению и червоточине… Или того хуже – начал бы обсуждать коробление различных пород, прямослойность волокон, а то и красоту текстуры… Вот тут бы он и поплыл…

Отметившись в торговых кругах, Геродот решил повторить прием, примененный в Аке – уселся на каменную тумбу и принялся считать боевые корабли в гавани, рассматривать подходившие для разгрузки телеги, прислушиваться к разговорам возниц. Вместо фисташек проголодавшийся разведчик грыз вяленую тиляпию с озера Ям-Киннерет в Палестине.

На закате галикарнасец, как и обещал, вернулся на лемб. Рассказал Харисию о том, что видел и слышал в порту, после чего принялся записывать сведения для Совета Пятисот. Можно было бы утром плыть дальше, однако у него в Тире имелось еще одно дело.

Геродот окинул взглядом величественный Храм Мелькарта, «Царя города», как финикияне уважительно называли бога бури, молнии, дождя, а также покровителя мореходов Баала Шамима.

Он стоял перед священным участком храма, который был огорожен забором из каменных столбов и бронзовых прутьев. Галикарнасец колебался, стоит ли входить под арку портика, потому что не знал – вдруг за ним находится не доступный всем верующим теменос, а закрытая для непосвященных мирян абата.