В этой суете неприметная финикийская кумба пристроилась в кильватер вереницы купеческих маломеров, вместе с которыми плыл афинский лемб. Флотилию возглавлял сторожевой египетский барис с приподнятым носом и раскрашенной фигурой бога войны Монту на скуле.

Абад распустил простеганный пурпурный парус, а Шамаим с одним из матросов налегали на рулевые весла, обходя черные подводные рифы. Сине-белый парус афинского лемба виднелся вдали на фоне бурой громады Касия. Временами его заслоняли такие же разноцветные полосатые паруса идущих сзади и впереди него кораблей.

За гнилостными пелусийскими болотами последовала не менее гиблая Сербонская топь. А потом берег превратился в бесконечную желтую полосу. Зелень хоры уступила место песчаным гребням дюн, которые убегали вдаль по обширной, но безжизненной Красной земле[62], называемой синайскими бедуинами Пустыней порока, а сирийцами пустыней Шур.

Дюны лизали песчаными языками соленую морскую воду, словно утоляя жажду после ударов безжалостных пустынных ветров-хамсинов. Поросшие полынью, тамариском и солянками барханы тянулись до самого Кадитиса[63].

А далеко на востоке высились размытые дневной дымкой безжизненные хребы Синайских гор. Цвет горных склонов по мере освещения их солнцем становился то красным, то бирюзовым.

На вершинах песчаных холмов изредка появлялись газели. Когда к морю выходила стая гиен или шакалов, с прибрежных кустов срывались воробьиные стайки. Беркуты парили высоко над пересохшими руслами ручьев – вади, выслеживая змей и серых варанов.

Флотилия без остановки миновала палестинские города Риноколуру, Рафию[64] и Кадитис.

Геродот был наслышан о безносых жителях Риноколуры, поэтому днем с интересом разглядывал рыбаков, когда корабль проплывал мимо их лодок. Тем не менее никакого уродства в лицах не заметил.

«Вот на тебе, – думал он. – Когда-то в древности эфиопский царь захватил Египет и изувечил пленникам лица, после чего переселил их на берег моря за болотами. Сколько времени с тех пор утекло, а город до сих пор носит название города „Отрезанных носов“».

Кадитис даже на расстоянии со стороны моря показался Геродоту городом, по размеру сопоставимым с Сардами[65]. Он долго провожал взглядом усыпанные постройками холмы, над которыми в сумерках висело малиновое зарево от уличных факелов.

На рассвете следующего дня показался древний палестинский порт Аскалон, расположенный полукругом на песчаных дюнах под охраной крепостной стены.

Здесь купцы и пришвартовались после проведенной в море ночи, так как только в этом приморском городе имелась пригодная для захода торговых кораблей естественная коралловая гавань.

Геродот знал, что к северу от Аскалона до самых гор Иехуды[66] протянулась плодородная Аскалонская долина, знаменитая своими виноградниками, тутовыми, фиговыми и гранатовыми садами, а также сладчайшим медом и посевами лука.

От Аскалона, считавшегося сердцем края, который египтяне называли землями Захи, начинались два хорошо известных палестинским эллинам караванных тракта.

Дорога благовоний вела в Южную Аравию, к далеким жарким странам: Сабе, Хадрамауту, Катабане и Маину, где добывались касия, ладан, мирра, кинамон, стирак.

Дорога специй уходила к Аравийскому заливу[67], куда прибывали корабли с пряностями из загадочной страны каллатиев и падеев, именуемой этими самыми эллинами Индией.

Высадив в гавани Аскалона нескольких пассажиров с грузом, мореходы позволили командам отдохнуть в городе. Разгоряченные отменным вином и не менее приятными ласками портовых шлюх моряки вернулись к своим кораблям на закате.