– Дамы и господа, я безумно рад видеть вас, собравшихся сегодня в этом чудном месте. Знаете, вчера был безумно странный день. С момента, как я проснулся, все шло наперекосяк. У меня настолько першило горло, что я не мог пропеть ни одного слова, сколько бы ни пытался. Даже еда по вкусу походила на пережеванный кусок бумаги. – Ампер выдержал небольшую паузу, обвел взглядом собравшихся и продолжил. – Я даже подумывал о том, чтобы навсегда завязать с пением после сегодняшнего выступления – настолько плохой вчера был день. Скажи, Ампер, зачем тебе это все? Зачем тебе каждый день надрывать глотку? Голос же не вечен, может пропасть в любой момент и все, останешься молча сидеть у разбитого корыта. На что тебе все это тряпье, если его не наденешь в холодную погоду?

Признаюсь вам честно, что не нашел ответа ни на один из этих вопросов. Да, мне абсолютно точно нечего вам сказать. Все, что я смог – переселить себя. Лучше прожить жизнь без ответов на вопросы, чем с сожалениями о вполне реальных вещах. Все мы, люди, одинаковые. Все мы мучаемся одним и тем же, все наступаем себе на горло. Готов поспорить, что половина из собравшихся еще вчера думала: «А может к черту этого Ампера?», но вот вы тут. Не буду лгать – когда мы разойдемся, то вновь станем друг другу чужие, вновь заговорим на разных языках и споем в разных тембрах, но пока мы все еще тут, то давайте встанем и похлопаем друг другу.

Ампер первый начал бить в ладоши, и остальные тут же начали за ним повторять. Зал залился аплодисментами, люди переглядывались и пожимали друг другу руки. Такое единение перед началом оперы заставило людей окончательно отринуть все сомнения и проникнуться пусть и странной, но манящей фигурой на сцене. Зрители были похожи на горящие свечи, с которых так и норовит упасть капля воска.

Голос Ампера имел внушительный диапазон, что позволяло ему с легкостью играть на эмоциях слушателей резкими переменами в тембре. Этот талант он обнаружил в себе не сразу. Он, само собой, понимал, возможности своего голоса, но долгое время никак не мог найти им должного применения. Произошло это на одном из прошлых выступлений. В самом разгаре выступления он – уж неизвестно, по каким причинам это могло произойти – случайным образом взял ноту на две октавы ниже положенного. Человек он стойкий, а потому не подал никакого виду, разве что едва заметно улыбнулся. Все бы ничего, но в тот момент Ампер заметил, что у нескольких женщин начали течь слезы, а мужчины состроили слишком уж жалобные лица. Остаток выступления он провел, тренируя и повторяя этот прием. В тот день он впервые в своей жизни узнал, что такое искренность зрителя.

С первых нот, взятых Ампером сегодня, волна чувств прокатилась по стенам. На лицах людей попеременно возникали торжественность, сожаления, интерес и переживания. Сам певец уже давно вышел за пределы зала и пел для чего-то за его пределами. Ближе к концу выступления зрители поотрывали свои спины от стульев и ожидали кульминации. Не столько самой кульминации, сколько того катарсиса, что их неминуемо настигнет. Самому человеку угодно, чтобы в театральных стенах разыгрывалась маленькая жизнь. Страдания, счастье, подъемы и падения – все это тем веселее, чем размашистее. Все это тем веселее, чем больше накал. Тем веселее, чем менее затянуто. На большом мольберте краски быстро тускнеют, а цвета смешиваются в один.

Конец ознаменовался искусственной дрожью в голосе, а после тишиной. Слушатели вскакивали со своих мест и восторженно кричали, пока Ампер отвешивал поклоны. На выходе они сбивались в небольшие группы и заводили один и тот же разговор.