Когда музыка прекратилась, и крышка аккуратно легла поверх клавиш, хозяин взбодрился и подозвал к себе слугу, тощего мальчишку лет пятнадцати. За несколько секунд ему была изложена суть дела, после чего он, отвесив неумелый поклон, накинул на плечи явно великоватый на него бушлат и вышел на улицу. Быстро перебирая своими маленькими ногами, он добрался до деревянного флигеля, стоявшего по левую сторону от поместья. Он точь-в-точь передал слова хозяина и, плотно закутавшись, вновь отправился в усадьбу, где незамедлительно доложил о выполненном поручении, убедился в отсутствии новых наказов и отправился в свою комнату дописывать любовное послание кухарке. В его раболепном взгляде читалось явное желание услышать похвалу в свой адрес.

Жителем того флигеля был человек невысокого роста в перекосившихся круглых очках, носивший грязные черные брюки и старое пальто поверх рубашки – местный фонарщик. Считанные годы, лежавшие в копилке его жизни, обошлись с ним слишком жестоко, оставив преждевременные морщины на его лице и несколько седых волос на макушке. За толщиной линз скрывались усталые глаза, один из которых постоянно смотрел куда-то вправо; за пазухой у него всегда лежала одна и та же книга с потертой обложкой.

Фонарщик тяжело вздохнул и поднялся со своего места. Он снял потертую шляпу, висевшую возле двери, и надел на голову, после чего проследовал в угол пристройки и поднял с пола деревянную лестницу. Облокотив ее на стену, он взял со стола небольшой сосуд с маслом, проверил, достаточно ли его для предстоящего обхода, и следом захватил небольшой зажигательный фонарь, ржавые ножницы и несколько фитилей, которые упаковал в висящий на поясе подсумок.

Он взял под руку, державшую фонарь, лестницу и кое-как подпер ее локтем, затем открыл дверь и вышел на улицу. Морозный ветер шептал о приближавшемся снеге и изредка завывал от одиночества. Черные тучи – похитители луны и звезд, нависшие над усадьбой, угрожающе смотрели на каждого, кто еще не успел спрятаться между теплых стен. Воздух был очень сырым и обжигал горло при каждом вздохе.

Первый фонарь находился в пределах нескольких десятков шагов, и путь к нему змеился вымощенной тропинкой. Серые, местами раскрошившиеся от времени камни были отделены друг от друга небольшими углублениями, в которых долгие годы скапливались грязь и пыль; тропинку окружала мерзлая земля, ступать по которой лишний раз не хотелось.

Фонарщик сгорбился и переложил емкость с маслом в правую руку, а левой перехватил фонарь, после чего поднял его на уровень груди. Освещая себе путь, он стал размеренным шагом идти в сторону уличного светила. Из-за сильного ветра он вынужден был уткнуться носом в плечо. На полпути он остановился и принялся разглядывать небольшую статую, стоявшую по правую сторону от дороги.

Мраморная женщина с застывшей на лице великодушной улыбкой была супругой хозяина поместья. Она была одета в бальное платье, подол которого уже изрядно почернел от времени. Ее неподвижные глаза, из-за ошибки скульптора казавшиеся слегка прищуренными, смотрели на проходящих мимо. Руки были подняты над головой таким образом, что локти оставались округлыми, а между кистями оставался небольшой зазор. Носок правой ноги был расположен около пятки левой, а ступни были приставлены друг к другу.

Фонарщик аккуратно положил лестницу на землю и пару раз обошел статую, уделяя особое внимание каждой детали. На ее кистях, пальцах и шее скульптор потрудился высечь украшения, а каждая часть ее тела идеально сочеталась с остальными. Перед тем, как он снова поднял лестницу и ушел прочь, фонарщик еще раз посмотрел на женщину, что всегда танцует под луной и звездами, и улыбнулся. Она была неотличима от настоящей.